Трофим почувствовал жжение в легких, и понял, что с того момента, как увидел мугола, он задержал дыхание. Он аккуратно втянул воздух и стал медленно отползать. На муголов он старался не пялиться, так как слышал крепкое поверье, что есть люди, которые остро чуют на себе чужой взгляд, особливо недобрый.
— Фока, — шепнул он, добравшись до товарища и приникнув головой к его голове, — нашли. Двое. Один спит, другой бдит. Здоровы боровы, боюсь, вдвоем можем тихо не осилить. Крепко запомни место. Ползи обратно, веди Улеба с Амаром. На опушке не разминетесь. Отползай, а дальше, где мы уже проверили, можешь не ползти, только все равно двигайся осторожно. Жду здесь. Если что — место встречи прежнее. И поаккуратнее, может, есть еще пост. Понял? Ну, давай!
Фока кивнул и ловко зазмеился обратно. Гляди-ка как поднаторел…
Трофим схоронился за кустом и, повернувшись в сторону муголов, стал наблюдать. Ночь была безветренной, лишь иногда тихонько пошумливала листва. Секунды тянулись бесконечно, текучие, как застывающий мед, и мысль была — не заснуть. Даже присутствие рядом врага мало бодрило.
Фока вернулся и привел Улеба и Амара. Все трое были грязны и похожи на земляных червей.
«Сдается, я не лучше», — подумал Трофим.
— Где? — шепнул Улеб.
Трофим показал.
— За деревом, рядом с кустом.
Улеб сунул руку к поясу и через секунду в его руках оказался шнурок.
— Они не должны успеть закричать… — деловито прошептал Улеб, наматывая шнурок на левую кисть. И глядя на него Трофим почувствовал, что сейчас командовать должен именно Улеб. Их всех учили воевать строем при свете дня, но Улеб откуда-то знал и другой лик войны. То ли от своего отца-пограничника, то ли еще с мальчишества с просторов Руси.
— Нас по двое на каждого. Один должен бить, второй придерживать. У кого-нибудь еще есть шнурок?
Все покачали головами.
— Только перевязь меча, — сказал Трофим.
— Слишком толстая, — отмел Улеб. — Тогда бейте кинжалом, только прежде накрепко заткните ему рот.
— Я сделаю, — прошептал Фока и аккуратно, чтоб не зазвенел, вытащил с пояса большой кинжал.
— Тогда я и Фока делаем. Ты, Трофим, помогаешь мне, Амар — Фоке, поняли? Ну, поползли. Смотрите только за своей тенью, луна нынче велика.
Медленно они преодолели последние десятки шагов. Фока и Улеб ползли чуть впереди. Картина не изменилась. Один черный страж по-прежнему наблюдал, а второй мирно спал в стороне. Улеб размотал часть шнурка с кулака, и намотал его на второй, образовав простую удавку. Фока мрачно держал кинжал. Трофим почувствовал, что у него вспотели руки, и обтер их об землю. Он обернулся к лежавшему рядом Амару, тот встретился с ним взглядом и медленно понимающе кивнул.
Улеб жестом показал Фоке на сидящего и потом ткнул пальцем себе в грудь — мол, этот мой. Потом показал на Фоку и на лежащего мугола.
Еще секунду он полежал, примериваясь, а потом поднялся и мягкими кошачьими шажками поплыл к степняку. Трофим двинулся за ним. «Мугол снял шлем с брамицей, — подумалось ему, — и воротник у хуяга широк, хорошо».
Ветер тряхнул кроны, шурша листьями, — и потому ничего не почувствовал, и ничего не услышал бдевший страж. Последние два шага Улеб пролетел рывком, как хищная кошка, взмахнул руками, набрасывая удавку. Страж всхрипнул, воздев руки, пытаясь подцепить врезавшуюся в шею петлю, но та уже слишком глубоко врезалась в его шею. Улеб же, не отпуская пояска, провернулся через правое плечо спиной к стражу и, отрывая от земли, взвалил его к себе на спину, как взваливают куль. Трофим подскочил и, как клещами, до боли в сведенных кулаках вцепился в запястья мугола, раньше, чем тот успел добраться руками до меча или ножа на поясе. Страж бешено дернулся, взбрыкнул, лихорадочно пинаясь ногами, и самое отвратительное, Трофим встретился с ним взглядом. В лице мугола, искаженным болью и сверхусилием, уже не было ничего человеческого, но в широко раскрытых глазах плескались ужас, боль, жажда жизни. Вернее, там была сама жизнь, и жизнь эта неумолимо отступала, взгляд мугола мутнел, теряя осмысленность, но он продолжал смотреть в глаза Трофиму, словно это еще что-то могло для него изменить. Он продолжал смотреть, пока Улеб не перевалил его за плечо так, что Трофим перестал видеть лицо мугола. В стороне дернулся второй, спавший чутким сном страж, сел рывком, но уже сзади навалился на него Фока, а на ноги тяжелым грузом упал Амар. Фока левой рукой зажал стражу рот, а правой нанес кинжалом удар сверху вниз, по шее, там, где оканчивался обшитый сталью хуяг. Хрустнула разрываемая плоть, но вместе с муголом дернулся почему-то и Фока. Какую-то долю секунды ромей сидел, выкатив глаза, с искривившимся от боли лицом, а потом принялся беспорядочно месить шею мугола ударами. Кровь летела на него и на Амара. А он продолжал и продолжал бить.
По телу мугола, которого держал Трофим, прошла последняя дрожь, и Трофим почувствовал запах — страж обмочился. Улеб еще пару секунд держал, потом присел и опустил тело мугола, которое мешком начало валиться на землю. Трофим разжал запястья убитого, и перехватив под мышки, аккуратно отпустил тело на землю, стараясь не смотреть больше в лицо.
— Фока! — услышал он рядом горячечный шепот Амара. — Хватит! Он умер! Умер!
— Господи-Боже, больно-то как! — рявкнул Фока, и это был продирающий до костей крик шепотом, — Он руку! Руку мне закусил! Да разожмите же вы ему зубы в конце концов!
Трофим подскочил, и они вместе Амаром принялись разжимать челюсти мугола, но у того их словно судорогой свело. Фока до крови закусывал губу. Улеб наклонился над своей жертвой и дернул шнурок, который выдрался из прорезанной шеи с неприятным чмоком.
Челюсти, которые пытались разжать Амар, все не подавались. Лицо мугола было скользким от крови, пальцы срывались. Наконец Амар схватил нож Фоки, вспорол щеку муголу и вогнал клинок между зубами.
«Я сейчас сойду с ума», — подумал Трофим.
Челюсти мугола медленно разошлись, и Фока, сидя, свернулся калачиком, баюкая свою руку.
— Дай посмотреть, — наклонился над ним Улеб.
— Уйди… Не тронь… — выплевывал слова Фока. — Господи ж ты Боже мой!…
Амар был весь забрызган черной в лунном свете кровью. Лицо его было как каменная маска, но его никто не назвал бы бесчувственным — просто все выражение утекло в глаза.
— Небо, прости мне, — пробормотал он. — Лучше бы я бил. Держать еще противнее…
«Да, — подумал Трофим, — Лучше бы и я сам. По крайней мере, со спины я не увидел бы глаз». Даже Улебу было не по себе, Трофим поймал выражение его лица. На краткий момент, но поймал. Похоже, и для него теория впервые перешла в практику.
Но вслух Трофим сказал другое.
— Нас учили для этого. Мы попробовали кровь. Только теперь мы настоящие воины…
И едва успел отвернуться от ребят, когда его резко вывернуло на кусты жгучей желчью.