Обман | Страница: 45

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Хотя семейная жизнь Мишеля наладилась с тех пор, как он вернулся, его немного смущала мысль, как представить Жюмель иностранцу высокого ранга. Ему не потребовалось извиняться за то, что вместо двух месяцев он исчез на два года. Он не стал пороть жену за грехи прошлые, настоящие или предполагаемые, как сделал бы любой мужчина, чувствующий свою ответственность за благополучие семьи. Она, в свою очередь, не стала спрашивать его о путешествиях и встречах. В первую же ночь по возвращении мужа она без возражений, но и без энтузиазма позволила себя обрюхатить. Она просто дала Мишелю возможность делать что хочет, словно компенсируя зло, которое ему причинила.

У Жюмель всегда были проблемы с дикцией: она говорила очень быстро, слова сплошным потоком лились из ее уст, особенно в моменты интимной близости. Может, в этом выражалась ее бесконечная любовь к жизни. Мишеля же постоянно мучили угрызения совести по отношению к Магдалене и детям. Он ни разу с тех пор не унизил и не ударил женщину. Впрочем, Жюмель, даже с ее манерами прачки, уважали в городе за доставшееся ей богатое наследство, и ни один дом не закрывал перед ней дверей. Их репутация в обществе не пострадала, и это превосходило все надежды Мишеля.

Жюмель сама встретила их на пороге.

— Добрый день, капитан Пулен. Полагаю, господин, что с вами и есть книжный агент, о котором говорил Мишель.

На ней было зеленое бархатное платье в талию, подчеркивавшее полную грудь, едва прикрытую тонкой шелковой косынкой.

— Я не умею читать, но написанные слова производят на меня огромное впечатление.

Боном улыбнулся, поклонился и ответил:

— Я больше чем агент, я типограф. Я придаю форму тем самым написанным словам, что вас так поражают, и заставляю других выкладывать за них деньги.

— Важно то, что вы хорошо зарабатываете. Располагайтесь, пожалуйста.

Жюмель проводила мужчин в скромную гостиную. Вокруг заваленного бумагами стола стояли разномастные кресла, по большей части запыленные. Из окна на бумаги падал луч света, и солнечный зайчик танцевал, повинуясь игре облаков. Камин погас, и в комнате было прохладно, но не холодно.

Мишель уселся за письменный стол, остальные разместились напротив, только Жюмель задержалась на пороге.

— Я принесу вам вина из Кро. По-моему, вкус у него отвратительный, но Мишелю очень нравится, и зачастую он пьет его слишком много.

— Мне налейте чуть-чуть, Анна, — сказал барон, сведя большой и указательный пальцы.

Жюмель вышла. Мишель взял со стола пачку листков и протянул типографу:

— Вот астрологический альманах, который я подготовил на текущий год. Как видите, он напечатан скверно, со множеством опечаток. Когда я узнал от моего друга де ла Гарда, что вы родом из этих мест, я подумал, а не согласитесь ли вы печатать мои альманахи в Лионе. Я слышал, там типографии лучше и более оснащены.

— Так-то оно так, да только без конца приходится сталкиваться с брожением в товариществах и с непомерными претензиями наших рабочих, — невесело ответил типограф. — Многие опечатки происходят от их небрежности. Они не могут не выйти на работу, потому что закон это запрещает. Вот они и вымещают свое недовольство на тексте. И так — пока их требования не будут удовлетворены.

Он принялся листать брошюру и целиком погрузился в одну из страниц.

На несколько минут воцарилось молчание, потом типограф поднял голову и посмотрел на Мишеля.

— Вы ведь довольно известный врач. Как вам пришло в голову составлять календари?

— Медицина и астрология дополняют друг друга. Вторая, как мне кажется, приносит больше дохода. Я пишу все это ради денег.

— Мишель обосновался в Салоне недавно, — пояснил де ла Гард. — Как врач он пока не имеет клиентуры, способной обеспечить приличный доход, а жить на деньги жены не хочет.

— Понятно.

Боном снова углубился в чтение. Несколько минут спустя он закрыл альманах и бросил его на стол.

— Все это не то, совсем не то, — резко сказал он.

Мишель силился скрыть разочарование. Он надеялся, что более престижная типография сможет способствовать лучшему распространению его календарей.

— Вам не нравится? Может, мои предсказания слишком пессимистичны…

— Дело не в этом. Вместе с астрологическими выкладками вы даете короткий прогноз на каждый день. Это хорошо пойдет на рынках и в тавернах. Но я не занимаюсь листовками, я печатаю серьезные книги. — Боном пошарил в кармане, но ничего не нашел. — Жаль, что я не взял с собой экземпляр. На тысячу пятьсот пятьдесят второй год я готовлю к печати книгу Гийома де Перрьера «Размышления о четырех мирах». Текст разделен на четыре центурии [20] с десятисложными катренами с перекрестными рифмами. От вас мне хотелось бы чего-то подобного. Облеките ваши пророчества в стихи. Успех будет обеспечен, и мы с вами сможем неплохо заработать.

Мишель вздрогнул. В десятисложник обычно сами собой облекались впечатления от тревожных видений, которые время от времени ему внушал Парпалус. Взгляд его остановился на пачке листков, сложенных на углу стола, и он сделал движение, чтобы их спрятать.

Боном, следивший за ним глазами, быстрым движением выдернул из пачки один листок и тут же воскликнул:

— Да у вас уже есть нечто подобное! И не вздумайте возражать!

— Это так, глупости, я пишу их, чтобы скоротать время. Ничего интересного.

— Для вас — может быть, но не для меня. Это как раз то, что мне нужно.

И, не отдавая себе отчета в собственной бесцеремонности, типограф прочел вслух:


Sous l'opposite climat Babylonique

Grande sera de sang effusion

Que terre et mer, air, ciel sera inique:

Sectes, faim, regnes pestes, confusion.


Грядет кровопролитие большое

В болезненных условьях Вавилона.

Тем причинен ущерб земле и небу.

Смешенье царств, сект, голод и болезни [21] .

Потом задумался и прокомментировал:

— Очень красиво и пугающе, но, черт возьми, что вы хотели этим сказать?

Мишель не особенно стремился доискиваться до смысла этих машинально записанных слов и на ходу попытался придумать им объяснение.

— Словом «climat» я хотел указать, как это принято, высоту местности в Вавилонии, выраженную в градусах. Вавилону противоположна Бразилия. Я написал стихи вчерашней ночью, раздумывая о дикарях, которых должны были провести через город нынче утром. И я предвижу кровопролитие, голод и болезни в бразильских землях.

В комнату вошла Жюмель с бутылкой вина и тремя бокалами на серебряном подносе.