К этому времени я разжился древесиной, досками и железными предметами. И еще в несколько приемов я добыл около 50 килограммов листового свинца.
16 июня
Идя по берегу, нашел большую черепаху. До этого я никогда их не видел, но мне просто не везло, потому что они были здесь почти повсюду и в больших количествах. Если бы я очутился на другой стороне острова, то мог бы ловить их сотнями хоть каждый день. Позднее я убедился в этом, но, возможно, цена этого открытия оказалась слишком дорогой.
17 июня
Весь день готовил черепаху. Обнаружил в ней десятков шесть яиц. Казалось, никогда в жизни мне еще не доводилось пробовать столь вкусного мяса, ибо с тех пор, как меня выбросило на этот ужасный остров, я ел лишь козлятину да дичь.
18 июня
Весь день шел дождь, и я сидел дома. Сегодня мне показалось, что дождь какой-то холодный, и я озяб, хотя, насколько мне известно, в этих широтах холодов не бывает.
19 июня
Мне очень худо, весь трясусь, словно на дворе мороз.
20 июня
Всю ночь метался. Страшно болит голова и знобит.
21 июня
Совсем плохо. До смерти боюсь разболеться в нынешнем моем печальном положении, когда не приходится рассчитывать на чью-либо помощь. Молился Богу — впервые после шторма под Халлом. С трудом понимал, что говорю и для чего, в голове все перепуталось.
22 июня
Сегодня немного полегчало, но страх перед болезнью остался. Выполз за ограду перед первой ночью полнолуния, оставив одежду внутри у основания стены.
23 июня
Снова очень плохо. Мерзну, знобит, а затем началась сильнейшая головная боль. Зверь встревожен моей болезнью, которая, похоже, оказывает влияние и на него, хотя и не в такой мере, как на меня. В эту ночь он почти ничего не делал, просто выл на луну, чем ужасно напугал мою маленькую козочку.
24 июня
Гораздо лучше. Ночью зверь набегался и поохотился, зарезав одного зайчишку и козу. Как мне помнилось с юных лет, принятие облика зверя помогало избавиться от многих хворей и травм или, по крайней мере, способствовало выздоровлению. Мне подумалось, что, возможно, во время болезни я окажусь не таким уж беспомощным.
25 июня
Меня лихорадит. Приступ длился в течение семи часов. Меня бросало то в холод, то в жар, затем я покрывался леткой испариной. Похоже, мне помогло то, что мой, с позволения сказать, помощник, то есть зверь, выходил на свободу и унес с собой мою хворь.
26 июня
Мне стало лучше. Кончились припасы, взял в руки ружье, хотя и чувствовал страшную слабость. Несмотря на это, убил козу, но едва сумел дотащить ее до дома, поджарил кусок мяса и поел. Как славно было бы сварить из нее бульон, но у меня нет горшка.
27 июня
Опять был приступ лихорадки, да такой сильный, что я весь день пролежал в постели, не ел и не пил. До смерти хотелось пить, но я был так слаб, что не имел сил подняться с постели и сходить за водой. Опять пробовал молиться, но в голове все путалось. Состояние было такое, что не понимал, какие слова следует говорить. Думаю, так прошло часа два или три, пока приступ не кончился, после чего я крепко заснул и проснулся только глубокой ночью. Очнувшись от сна, почувствовал себя гораздо бодрее, хотя слабость не проходила, и мне по-прежнему ужасно хотелось пить. Но дома у меня не было ни капли воды, поэтому пришлось терпеть до утра. Снова заснул, и мне приснился ужасный сон.
Мне снилось, что я сижу на земле за оградой, там, где сидел после землетрясения, когда задул ураган, и вдруг вижу, как из моря, над которым нависает огромная черная туча, поднимается нечто и быстро движется к берегу. Он, а я каким-то образом знал, что это существо мужского пола, был совершенно черным, от него исходило что-то очень зловещее, и я не мог оторвать от него глаз. Нет слов, чтобы передать, до чего страшным было его лицо, с которого вместо бороды свисали толстые мясистые наросты, как у каракатицы, а ледяной взгляд пронзал кожу насквозь, словно порыв зимнего ветра. Когда его широкие ступни коснулись земли, почва задрожала, совсем как недавно во время землетрясения, и весь воздух, как мне показалось, озарился вспышками молний.
Не успел он ступить на землю, как исходивший от него ужас охватил весь остров, пробежав по нему, словно рябь по поверхности пруда, и каждый холм преобразился, каждый камень почернел и казался чудовищем. Он направился в мою сторону и выглядел таким высоким, что смотрел на меня сверху вниз, и складывалось впечатление, будто за один шаг он преодолевает целую милю. Немного не дойдя до меня, гигант поднялся на пригорок и обратился ко мне, и тогда я услышал его неизъяснимо грозный и пугающий голос. Из всего, что он говорил, я понял только одно:
— Робинзон Крузо. Вот ты где. После всего, свидетелем чему ты был, ты не стал моим слугой, и теперь ты должен умереть.
И я видел, как он занес свою огромную, ужасную руку, чтобы убить меня. Жуткий вой пронзил воздух, и я каким-то образом узнал его, пришедшего из моих снов; это был вой зверя, и огромный черный властелин тоже испугался его, но и разгневался еще сильнее. Тут я очнулся, сердце мое стучало, как бешеное, и в течение некоторого времени я не мог поверить, что все это мне только приснилось.
Увы! Душа моя не знала Бога. Благие наставления моего отца позабылись за время непрерывных скитаний по морям и постоянного общения с такими же, как я сам, богомерзкими нечестивцами. Не помню, чтобы хоть раз за все это время я вспомнил о Боге или задумался о своем поведении. На меня нашло какое-то нравственное оцепенение, в котором я не ощущал ни стремления к добру, ни желания сторониться зла. Я был самым отпетым, легкомысленным и нечестивым из всех моряков, каких только можно вообразить, и не имел ни малейшего понятия ни о страхе Божием в минуты опасности, ни о чувстве благодарности Ему за избавление от нее.
Даже тогда, когда, по должном размышлении, я осознал весь ужас своего положения — положения человека, заброшенного в это кошмарное место, совершенно отрезанного от людей, лишенного даже проблеска надежды на спасение, — стоило мне понять, что у меня есть шансы остаться в живых и не умереть от голода, все мое горе как рукой сняло. И мысли о Боге посещали меня очень редко.
Но теперь, когда я заболел и во время вынужденной праздности передо мной замаячил призрак смерти, когда дух мой ослабел под тяжестью недуга, а тело — от жестокой лихорадки, моя дремлющая совесть начала пробуждаться. Я упрекал себя за прошлое, в котором, по причине исключительной нечестивости, пустил к себе в душу силы тьмы, и сознавал, что Господь сотворил подобное, чтобы покарать меня.
Допустим, я знаю, что некоторым зверь может показаться темным существом, и это существо дикое и свирепое, но на самом деле он — часть моей природы, о чем мой отец часто твердил всем нам, сыновьям, как в свое время ему — его отец.