Book.

— Окошечки можно опустить? — спросил Печкин.

Затемненные стекла задних дверей с электрическим журчаньем стекли в щетинистые пазы.

По левую руку темнела неровная кромка подлеска, справа, приглушенное туманом, простиралось голое поле.

— Здесь, — неуверенно заключил толстяк. — Да. Вполне, думаю, что может быть… и отсюда будет.

— Что? — притих Юра.

Печкин склонился к Подорогину:

— Ждем?

Подорогин озадаченно поджал рот. Сбив шапку, Печкин почесал над ухом:

— Телефончик можно?

Подорогин подал ему трубку. Печкин выставил ладонь:

— Не этот.

Чертыхнувшись, Подорогин полез в карман за «нокией». Лишь теперь он подумал о том, что Леонид Георгиевич Уткин должен был не только разблокировать телефон, но и подключить его на новый номер. Толян закрыл окна. Печкин, держа «нокию» в одной руке, давил в нее указательным пальцем другой, словно в калькулятор. Юра, все это время не сводивший с толстяка глаз, отвернулся и, встряхивая плечами, как в припадке, водил подбородком из стороны в сторону. Набрав номер, Печкин прижал невидимый телефон к скуле и смотрел в треугольно освещенную целину впереди машины. Толян заглушил двигатель.

Не сказав ни слова, толстяк вернул трубку.

— И? — Подорогин вытер переднюю панель о пальто.

Печкин надул щеки.

— В принципе, расчетное время уже. Думаю, с полчасика еще, максимум.

Сиденье под Юрой заскрипело.

— Расчетное — для чего? — спросил Подорогин.

Печкин не глядя подоткнул ему чистый плотный конверт. В зеркало заднего вида Подорогин поймал на себе пристальный взгляд Толяна. Ребром ладони Юра нервно постукивал по приборной доске. Подорогин извлек из конверта невесомый рисовый листок. Заглавными буквами, напечатанными на пишущей машинке и местами пробившими бумагу насквозь, на листке значилось: «КВАДРАТ 454-99М (0,91), 12 ФЕВР. 12:02 (0,78), СРЕДНЕТОННАЖ. БОРТ = АН 12 (0,77), ОТКАЗ ГИДРАВЛИКИ > ПЕРЕГРУЗ (0,89), ВЫПИСКА 7 ОТК 9 ЯНВ. 03:47, ЗБИГНЕВ».

Подорогин вложил листок обратно в конверт и, облокотившись на колени, постукивал конвертом по носку ботинка.

Толян снова запустил двигатель.

— Господа, — сказал Печкин, — немного терпения. Дело, уверяю вас… — Не договорив, он вдруг подался между передними сиденьями, пригнул голову и, отчаянно глядя куда-то вверх исподлобья, прикусил губу. — Выходим, скорее!

Подорогин тотчас увяз в глубоком снегу. Мгновение он колебался, думая вернуться в кабину, но пути назад уже не было, более того, ему пришлось пройти несколько лишних шагов, провалиться по самые колени, потому что следом из двери ломился красный, обезумевший от волнения Валентин Печкин. Подорогин обошел джип и стал отряхиваться в свежей колее. В багажнике он разглядел новые данлоповские покрышки с шахматной сыпью шипов и титановыми дисками. Отсвет габаритных огней, розоватое облачко бесшумного выхлопа почему-то напомнили ему барную стойку, и он представил себе скотомогильник: холмистое ложе карьера, смрад, рогатые черепа на кольях.

Потом, сцепив руки, он прислушался.

С неба сходил дробный гул винтов.

Сквозь окно двери багажника ему хорошо было видно Печкина, стоявшего перед капотом машины и махавшего шапкой в сторону леса. Печкин что-то кричал, но его уже не было слышно: гул винтов заполнял пространство, как прибывающая вода. Подорогин тоже стал смотреть на лес, хотя еще не был уверен, что гул доносится именно с этой стороны. У него вдруг заложило уши. Он подвигал челюстью, да так и остался стоять с открытым ртом: крестовидной тенью из-за сосен вырастал огромный самолет. Это был военный грузовик. Тусклым, уплощавшимся к середине днищем он прошел у самых верхушек деревьев, над которыми тотчас взмыли какие-то черные отрепья и снежная пыль. Подорогин рефлексивно поднял руку, защищая лицо. С громом и свистом самолет перелетел дорогу, накрыл ее в каких-нибудь тридцати шагах от джипа, так что в носовом фонаре можно было рассмотреть огоньки приборов, а в хвосте молниеподобную трещину на пустом и мутном пузыре зенитного гнезда. Над полем он вдруг начал заваливаться на левое крыло. Подорогин подумал, что экипаж маневрирует, пытается обойти какое-то препятствие, что вот-вот летучий гигант растворится в тумане, но самолет таки черпнул крылом землю. В небо взмыл гейзер снега, почти скрывший машину из вида.

— Твою ма-ать! — истерически завопил Юра.

На мгновение туман как будто сделался ярче по всему полю. Гейзер только начал опадать, размываться в пасмурном воздухе, когда под ногами сильно вздрогнуло и раздался чудовищный, в несколько наслоившихся раскатов взрыв. Подорогин схватился за уши и, отвернувшись, в ужасе смотрел туда, где вместо леса теперь кипело облако белой взвеси.

До места падения они не дошли метров сто. Путь им преградил овраг, настолько глубокий, что больше он походил на расселину, конца ему не было в обе стороны. Пахло керосинным выхлопом и резиновой гарью. Юра предпринял отчаянную попытку форсировать препятствие, однако напрочь застрял на дне, к тому же заболоченном. Зурабу и Подорогину стоило немалого труда вызволить его. Взмыленный, весь в слизистой жиже, Юра хотел звонить оставшемуся в машине Толяну, чтобы тот захватил трос с топором, но Зураб окоротил его:

— Канатную дорогу!

Тогда Юра упал на колени, ткнулся головой в снег и, бубня невнятные проклятья, зарыдал.

Зураб взмахнул в сердцах автоматом:

— Блядь, быдло! — С длинной горючей репликой по-грузински он прошелся к истоптанному краю оврага и обратно, и снова плюнул. — Уже долбанулся! Когда успел?

В кармане у Подорогина зазвонил телефон. Он вытащил новую трубку, но та была нема и тёмна, звонили на старую.

— Да, — сказал он, задыхаясь.

— Э-э… можно Печкина? — попросил незнакомый голос.

— Кто это?

В трубке повисла вопросительная тишина.

— Вас. — Подорогин протянул трубку Печкину.

Толстяк, не слыша его, с сокрушенным видом таращился на что-то поверх оврага и отирал мокрые щеки. Подорогин вложил ему телефон в руку и отошел в сторону. Краем глаза он видел, как, тяжело и сосредоточенно дыша, будто пистолет, Валентин Печкин подносит телефон к голове. Чадящие руины самолета на той стороне освещались частыми и слабыми всполохами пламени. От всей огромной машины более или менее уцелел лишь отвалившийся и невесть как вставший на загнутые края разлома хвост. Лопнувший пузырь зенитного гнезда задрался в небо. Хвост стоял на дальнем берегу плоской воронки, на дне которой дымилась бурая глина. Крупные куски фюзеляжа и крыльев, скрученные листья пропеллеров, всхолмления прочего, совершенно бесформенного металлического боя — все это разнесло далеко по сторонам и постепенно затягивало туманом. Закурив, Подорогин нервно поплевывал в овраг. Зураб продолжал увещевать корчившегося в сугробе Юру. Пытаясь поставить на ноги, он даже лягал его.