— Спасибо. — Валентин Печкин протянул Подорогину телефон.
Подорогин хотел что-то сказать ему, но смолчал. На минуту с ним случилось нечто вроде затмения. Вспоминая слова Леонида Георгиевича о деле, в которое он не вложил ничего, кроме названия, он как будто увидел расставленные по периметру крушения колья с рогатыми черепами, ходящие гнилые марева. Поперхнувшись дымом, он бросил сигарету, зачерпнул снега и промокнул лицо.
В джипе затем он почему-то оказался между Зурабом и Печкиным. С подбородка ему текло на шею и за воротник, но он не чувствовал этого — так же, как не слышал возникшей перепалки между Печкиным и Юрой. Испачканное грязью лицо Юры то и дело возникало перед ним, он видел, как вздувается и опадает кожа на пунцовой, перехваченной пляшущим шрамом шее.
«Субурбан» качался на ухабах и в рытвинах. Черные дымы крушения проваливались в туман. Зураб и Юра вопросительно передавали друг другу клочок бумаги. Юра опять, как в припадке, водил из стороны в сторону подбородком. Потом Печкин дал прочитать бумажку Подорогину. Подорогин прочел: «КВАДРАТ 456-99М (0,99), 12 ФЕВР. 14:40 (0,83), ОБЪЕКТ 387982Б (0,92), ОБЪЕКТ 387940Б (0,92), СМЕРТ. ПОВРЕЖД. ГОЛ. МОЗГА > ГРУД. ПОЛОСТИ (0,98), НЕМАРКИРОВ. МАСК. ЗАХОРОНЕНИЕ 28757Б (0,95), НЕЦИКЛИЧ. ОГНЕСТР. ИЗДЕЛИЕ > ЛОПАТА (0,93), ВЫПИСКА 4 ОТК 11 ЯНВ. 15:08, ЛОТТА».
— И много у тебя еще… телеграмм? — Юра смотрел в зеркало на Подорогина, но обращался к Печкину.
— Всё, — неопределенно ответил Печкин.
— Насрадамус! — Захохотав, Юра толкнул Толяна в плечо. — Я, блядь, так тоже могу!
— Тихо, — сказал Зураб.
— Проехали. — Печкин положил ладонь на спинку водительского кресла. — Здесь направо.
— СМЕРТ. ПОВРЕЖД. БАШКА! — хохотал Юра.
Нажав автоматом Подорогину на бедро, Зураб отвел руку Печкина, наклонился вперед и, стиснув челюсти, со всей силы двинул товарищу в бок кулаком. Юра ударился головой о стекло и, захлебнувшись, обмяк. Толян дал задний ход, осмотрелся и повернул вправо. Зураб отложил автомат на колени Подорогину и, громко сопя, стал разминать кисть. Печкин зачем-то дышал на затемненное стекло и тер его обшлагом. Теперь с обеих сторон тянулась бесконечная сумеречная равнина, изредка пробитая деревцем или покосившимся столбом.
Подорогин бессмысленно, раз за разом перечитывал бумажку. Ему казалось, что все окружающее отдалилось от него, что даже на этот невесомый клочок в собственных руках он смотрит, как в перевернутый бинокль.
Свернули в последний раз, в торчавшую среди равнины кривую арку с выветренным полем заглавия. Толян взглянул на Печкина, тот утвердительно кивнул ему.
— Правильно, правильно, Толь, — сказал Зураб. — С другой стороны заходим. Так еще ближе будет.
Печкин откинулся на спинку, потопал прорезиненными подошвами валенок по половику и неожиданно спросил:
— А, кстати, кто-нибудь верит в инопланетян?
— Что? — не понял Зураб.
Печкин надавил Подорогину валенком на лодыжку:
— Так. У меня Гуля ими интересуется. — Руки его почему-то дрожали, и он держал их вверх ладонями на коленях.
— А, так может это они — самолет? — впервые подал голос Толян.
Печкин рассмеялся.
— Только их тут не хватало! — Переведя дух, он еще сильнее надавил Подорогину на ногу, так что тот был вынужден оттолкнуть его. — Дело в том… ох, пардон… — Печкин потряс пальцами. — Дело в том, что все эти зеленые человечки — материя чисто умозрительная. Как элементарные частицы у физиков. Что такое элементарные частицы? Допущения, пузыри. Что-то у нас не сходится — ага, давайте притянем за уши мезоны. Или там — кварки. И все встанет на свои места. До следующей, правда, остановки. Так же и с зелеными человечками.
— Ни хрена не въехал, — потряс головой Толян. — Шкварки…
— И не надо! — опять засмеялся Печкин. — Стоп — здесь правее, вон к тем начесам, за бугорком. Ага… — Он взглянул на Подорогина и улыбнулся Зурабу. — Ну, коли время есть… У меня приятель халтурил по ним в полевой почте. Сравнительный анализ и прочее. Про американских инопланетян и про наших. Америкосы — народ технологичный, и ничего, кроме технологий, тем паче секретных, их не интересует в принципе. Но в то же время они народ государственный. И тут у нашего Эйнштейна фикс: западное гражданское общество он считает давным-давно сросшимся с государством. И вот хотя бы сквозь зубы, чушью о дрожаниях воздуха, американцы проблемку с зелеными человечками вынуждены признавать официально. Но то, что составляет основу для Запада — частная собственность и т. п. — в России только форма. Мы всегда плевали на государство. Как и частная собственность для наших папаш никогда не была чем-то обязательным. Разъясняется это хреновыми навыками организации, всемирным русским разгильдяйством, природным хамством, и т. д., и т. п. Даже делаются попытки заглянуть в истоки подобного разгильдяйства и хамства. И что ж?.. — Печкин взялся загибать трясущиеся пальцы. — Необъятные пространства? Буферная география? Язык, который чихал на святая святых — порядок слов в предложении? Татары? Русский характер? Чепуха! — Он разбросал составленный кулак. — Не существует никакого русского характера! Никакого языка и географии, никаких татар — ничего! Все это такие же химеры, как кварки… И что существует, спросите вы? А вот что: неуловимый и невидимый русский инопланетянин. Тот самый русский зеленый человечек, признавать которого русское государство не торопится и, кажется, не собирается признавать вообще — по причине известного к себе отношения со стороны русского общества. Вот что! — Валентин Печкин вытер намокший лоб и, отдуваясь, расстегнул воротник.
В салоне установилась мертвая тишина. Некоторое время никто, даже Толян, не видел того, что машина стоит неподвижно, захватив передними колесами канаву. Первым, встрепенувшись, открыл дверь и съехал с высокого сиденья Зураб. За ним, с другой стороны, распаренный Печкин. Подорогин, сидя посередине опустевшего дивана, мял в пальцах край рисового листка. Юра не то спал, не то переживал боль, его лицо было опущено между колен.
— Кирдык башка, — сказал Толян, расставил затекшие руки и, ахнув, похлопал Юру по измазанному зеленоватой грязью плечу. — Марсиане, на выход.
Ступив в снег промокшими ногами, Подорогин машинально пошел на голоса Печкина и Зураба. Те что-то обсуждали у бесконечной, уходящей в туман разрушенной кирпичной стены. Печкин потрясал перед Зурабом сцепленными руками, грузин отмахивался автоматом.
Неподалеку от стены и параллельно ей тянулись покосившиеся столбики профильного железа. На некоторых из столбиков сохранились ржавые огрызки сетки и на всех без исключения, сколько хватало взгляда, сидели вороны. Стоило Зурабу с Печкиным скрыться в проломе за стеной, как из-за нее, галдя, выросла целая станица. Подорогин замедлил шаг: и вороны на столбиках, и гремящая в вышине стая, даже шахматная кайма пролома, — все это представилось ему когда-то виденным, пережитым. Он хотел окликнуть Печкина, но тут что-то со всей силы ударило плашмя по правому уху, оглушило его. Вороны бесшумно снялись со столбиков.