Отношения Дарника с Лидией и отцом Паисием приобрели некоторую раскованность. Встречаясь за обеденным столом, они разговаривали уже как старые знакомые, поневоле проявляя интерес друг к другу. Ромеи раз за разом прощупывали образованность своего тюремщика, а князь с готовностью принимал их вызов. Начинала задираться обычно стратигисса, или, как ее уже успел обозвать Корней, Их Великолепие.

— Я понимаю, что бывают отдельные разбойничьи и пиратские ватаги. Но чтобы целое княжество этим занималось — совершенно мне непонятно. Вы бы лучше перенимали наши ремесла и умения и развивались за счет этого. А то только грабите, а вас грабят степняки — какой в этом смысл?

— Наверно, олени в лесу про людей точно так думают, — отвечал Дарник. — Зачем этим людям наши шкуры и мясо, пусть бы пшеницу выращивали и из льна одежду ткали? В моем войске нет ваших стратиотов, чтобы по призыву базилевса защитить страну и снова к земле возвращаться. В моем войске те, кто оторвался от своих родов и селищ, кто захотел испытать себя в другой жизни. Не поведу их я, поведет кто-то другой. Поэтому вам выгоднее не исправлять нас, а стравливать друг с другом или натравливать нашу силу на кого-то третьего.

— А вам нравится, когда вас на кого-то натравливают? — с грустью спрашивал отец Паисий.

— Пока да. Ведь тот, кто натравливает, тоже в крови, хоть и думает, что он самый умный. А дальше посмотрим.

Иногда Рыбья Кровь сам в разговоре переходил в наступление. Так, однажды Лидия с пренебрежением высказалась о степных каганатах, которые разрастаются до гигантских размеров, а через двадцать — тридцать лет перестают существовать, ничего не создав, даже своей письменности.

— А почему вы решили, что у степняков не бывает письменности? — запротестовал князь. — Ну посудите сами, как такое может быть. У меня, например, каганат на несколько тысяч верст, или ваших миль. Мне нужно послать приказ повернуть дальнее войско в другую сторону. И что, я пошлю какого-то гонца с таким устным приказом? Да за два месяца пути с ним может случиться что угодно: заболеть, умереть, быть захваченным в плен, просто что-то забыть из этого приказа. Считать, что у него не было тайного письменного приказа, — это ваша ромейская глупость, никому о ней больше не рассказывайте. Другое дело, что этот приказ был на тайном языке написан, чтобы никто другой не мог его прочитать, — с этим я могу согласиться. Допускаю и то, что степняки полностью не придумали своей письменности, взяли чужую, но написать и прочитать важное послание обязательно должны были научиться.

В следующий раз, когда Лидия высказалась о неразвитости варварских чувств и мыслей, Дарник это тоже не оставил без внимания.

— Стратигисса, тебе уже двадцать три года, но ты явно на десять лет моложе. Только подросткам свойственно думать, что так остро и ярко размышлять и чувствовать, как они, другие люди в иных странах и в прежних временах никогда не могут и не могли. Уверяю вас, что сто лет назад мои родичи в дремучих словенских лесах шутили и рассуждали ничем не хуже нас с вами.

Подобные разговоры обычно долго не шли. Дарник и на родном языке не любил много разглагольствовать, а на ромейском тем более — уже через полчаса таких усилий у него начинала болеть голова, и он прекращал спор, отсылая священника прочь или сам отправляясь навестить Адаш.

Сильнее же всего его раздражало, что и Лидия, и Паисий часто переходили черту дозволенного и начинали с ним спор не наедине, а в присутствии воевод. Уже не раз Рыбья Кровь боковым зрением замечал, как те недоуменно переглядываются по поводу некоторых выходок стратигиссы. Пару дней князь думал, как укротить зарвавшуюся хозяйку, и придумал.

Во время одной из вечерних трапез Лидия снова потребовала разрешить ей выйти в город, пусть даже под охраной. Дарник привычно отшутился. Возмущенная хозяйка вскочила со своего сиденья и заходила вдоль стола.

— Я так зла на тебя, что мне хочется тебя ударить!

— А вот этого не надо. Опасно для жизни, — предупредил князь.

— Неужели? — Она подскочила к нему и двумя руками сильно толкнула в грудь.

Воеводы за столом замерли.

— На чурбак! — приказал «вождь пиратов» и посмотрел на потолочную балку, указывая, где именно произвести наказание.

Арсы с готовностью бросились выполнять приказ. Чурбака не нашли, зато подвернулся маленький четырехногий табурет-подставка. Находчивый десятский отломил одну из ножек, сделав табурет весьма неустойчивым. Петля была уже закреплена на потолочной балке, а два арса-телохранителя вязали Лидии сзади руки.

— Не смейте! Что вы делаете! Отпустите ее! Негодяи! За что? Она же ничего не сделала! — попеременно выкрикивали хозяйка дома и отец Паисий.

Не выдержав их воплей, Дарник с силой ударил клевцом по серебряному подносу. Ромеи замолчали, арсы тоже приостановились.

— Это не казнь. Никто Их Великолепие вешать не собирается, — разъяснил по-ромейски Рыбья Кровь. — Это наше словенское испытание. Стоя на плохой подставке, она должна спокойно развязать свои руки и снять с себя петлю, только и всего.

— Да как же развязать связанные за спиной руки? — не мог взять в толк священник.

— Нет такой веревки, которая от усилий постепенно не развязывалась бы. — И Дарник знаком указал арсам продолжать.

Вот они уже поставили Лидию на искалеченный табурет и ладились надеть ей на шею петлю.

— Нет! — завопил отец Паисий. — Не ее, меня лучше подвергните этому испытанию.

— Хорошо, — легко согласился князь. Новый знак — и арсы вяжут и ставят на табурет Паисия.

Лидия от пережитого ужаса сидела без сил на стуле и не могла произнести ни слова.

Вот уже священник стоит на табурете с петлей на шее и начинает двигать за спиной руками, чтобы чуть ослабить веревку. Воеводы и арсы с нескрываемым удовольствием смотрели на него — давненько князь не баловал их подобным зрелищем.

Испытание продолжалось недолго — физические упражнения не были сильной стороной Паисия — одно неловкое движение, и табурет выскользнул из-под его ног. Лидия истошно закричала. Дарник взмахнул рукой, два арса бросились к дергающемуся телу и вытащили его из петли.

Рыбья Кровь с воеводами вернулся за стол, чтобы продолжить трапезу. Лидия держала голову приходящего в себя отца Паисия на коленях.

— Ты вандал! Ты самый мерзский, самый отвратительный вандал, какие только есть на свете! — выговаривала Лидия, с ненавистью глядя на князя. — Я все сделаю, чтобы тебя казнили самой жуткой, самой изощренной казнью…

Дарник слово в слово переводил ее угрозы воеводам, те только смеялись. В эту ночь князь предпочел остаться ночевать у Адаш. Потом все пошло как прежде. С той лишь разницей, что его пленники смотрели теперь на своего мучителя совсем иначе.

2

Прошла неделя с начала переговоров, и из Константинополя вместе с ответом прибыл сенатор Стахис, молодой толстый мужчина с холеным самоуверенным лицом. Заменив собой комита пехотной татмы, он вместе с префектами сам отправился к липовскому князю.