— По ромейской традиции, все, кто пролил много крови, в последние годы жизни уходят в монастырь и замаливают там свои грехи.
— Такое не по мне — слишком просто и неинтересно. Для меня убивать чужих воинов никогда не было и никогда не будет грехом. Как говорит мой шут, я просто истребляю самую злую и свирепую часть мужчин и у себя, и у противника.
— Это объясняется твоей молодостью. Твоя душа по-настоящему еще не пробудилась. Ты как малый ребенок, который отрывает крылья бабочки, чтобы посмотреть, что с ней будет дальше. Взрослые люди этого уже не делают, — мягко отвечал ему священник.
В другой раз разговор между ними зашел о княжеской выносливости: не устает ли Дарник от своих каждодневных, порой наверняка скучных обязанностей? Особенно если он не готовил себя к этому с детских лет.
— Нет, не готовил, — признался Рыбья Кровь. — Хотел просто видеть иные земли и чтобы каждый новый день был не похож на предыдущий. Увы, в наше время путешествовать могут лишь купцы и наемные воины. Купцы постоянно хитрят и всего боятся, а воины обязаны подчиняться тупым вожакам. Вот мне и пришлось самому стать главным воеводой, чтобы мне никто не мог приказывать.
— Но ведь ты мог остаться только воеводой, а захотел еще стать князем? Судить простолюдинов и вникать во все хозяйственные мелочи, которые настоящие воины должны презирать?
— Виноваты в этом были мои первые победы. Я вдруг почувствовал себя человеком двухсаженного роста, которому все на свете по силам. И это ощущение сохранилось у меня до сих пор. Судить простолюдинов, конечно, черная работа, но мне помогает то, что я ко всем им безразличен и могу блюсти общую пользу княжества, а это все вокруг считают самым справедливым. А хозяйственные мелочи — это моя вторая жизнь, моя мечта так наладить княжеское хозяйство, чтобы можно было содержать хорошее войско даже без военной добычи.
— И тогда ты перестанешь ходить в разбойные походы?
— И тогда я буду ходить в них только ради удовольствия — надо же будет чужие земли посмотреть.
Как-то к случаю рассказал Дарник отцу Паисию и о своем любимом открытии про знатных и не знатных людей. Что если каждых двадцать лет удваивать количество своих предков, то в десятом поколении мы получаем тысячу своих прямых родичей, в двадцатом — тысячу тысяч, а в тридцатом — тысячу миллионов. Священник не поверил этим числам и сел их перепроверять. Однако полученные цифры произвели на него совсем иное впечатление, чем когда-то на юного бежечанина.
— Сейчас у нас шестьдесят третье столетие от Сотворения мира. Если грубо прикинуть пять поколений на одно столетие, то за шестьдесят три столетия мы получим от Адама и Евы триста пятнадцать поколений людей. Согласно твоим расчетам, их сейчас должно быть не меньше, чем мух и комаров вместе взятых.
— Ну вот на это и существуем мы, вольные бойники, готовые убивать за хорошую казну всех, кого нам укажут, — довольно улыбался князь.
Лидия во время этих бесед сидела где-нибудь у окна со своей вышивкой и сердито косилась на увлеченных разговором собеседников.
Жизнь в крепости текла столь же размеренно, как и во дворце. Общее упорядоченное ромейское времяпрепровождение повлияло и на словен: вставая с утра, каждый знал, чем именно ему предстоит целый день заниматься. Поток посетителей через северные ворота заметно возрос, к родственникам «жен» добавились мелкие торговцы, любопытные подростки, потерявшие работу слуги, юноши из богатых семей. На главной площади крепости образовалось свое мелкое торжище, где липовцы охотно покупали у дикейцев всякие лакомства и красивые безделушки.
Как-то явились тридцать парней-сербов из дальнего горного поселения и попросились в дарникское войско. Иная одежда, иной внешний вид, но язык почти один и тот же, и, по настоянию воевод, их приняли даже не в черное войско, а распределили среди понесших потери липовских ватаг. Чтобы их родичи в поселении не пострадали от ромеев за своих своевольных сыновей, сербы записались под чужими именами и разрисовали себе лица полосами из сажи.
Общая мирная будничность словен нарушена была лишь однажды. Общаясь с молодыми воинами на площадке для боевых занятий, Рыбья Кровь неосторожно спросил, чего бы им хотелось больше всего.
— Искупаться в море, — под смех приятелей попросил один из молодцов.
Князь на секунду замер, соображая, как это сделать, потом сказал:
— Сейчас и искупаемся.
Четыре полусотни пешцев, привычных к построению «черепахи», вооружились и построились. Их сопровождали четыре одноконных камнемета, поставленных на колеса уже тут, в крепости, сам Дарник с ватагой арсов решил тоже идти с пешцами. Еще три сотни в полном вооружении, чтобы прийти на выручку, затаились у Северных ворот, а три сотни с конной полусотней караулили у Западных ворот, на случай, если дело получится особенно жарким. Ну и конечно во всеоружии находилось и все остальное войско.
Двести тридцать «купальщиков» широкой колонной выступили из Северных ворот и прямой главной улицей направились к пристани. Дикейцы останавливались и смотрели на них, гадая, что бы все это значило: куда это идет столь малый отряд словен?
Отряд прошел к самой воде и остановился, образовав квадрат, огражденный большими прямоугольными щитами и пока еще поднятыми вверх копьями. Кое-где из улиц начали появляться пентархии и декархии вооруженных стратиотов, они останавливались на безопасном расстоянии и смотрели, что будет дальше. Даже самым отчаянным липовцам стало как-то не по себе от собственной дерзости.
Дарник первым сбросил с себя доспехи и одежду.
— Первая полусотня за мной! — скомандовал он и в одних нижних портках бросился в воду.
Первая полусотня с некоторой заминкой последовала за князем. На пристани собиралась все более густая толпа зрителей. Увеличилось и количество ромейских воинов. Их было уже больше трех сотен, и они строились в две сплоченные тагмы неподалеку от липовского квадрата.
Дарник, подавая пример уверенности, искупался и с первой, и со второй полусотней и только потом выбрался из воды. Пока он одевался, число стратиотов удвоилось, но их архонты все еще что-то выжидали. Когда из воды выбралась и оделась четвертая полусотня и все арсы, липовский отряд развернулся и прежней колонной направился обратно в крепость. Обе тагмы ромеев тронулись следом и сопровождали словен до самой крепости. У Северных ворот «купальщиков» приветствовали восторженными криками столпившиеся на крепостной стене воины и непривычным для словен хлопаньем в ладоши — дикейцы.
— Моя полухоругвь идет купаться следующей, — тут же заявил Буртым.
— Нет, на сегодня достаточно, — остановил его князь. — Чересчур дразнить тоже не надо.
Разумеется, во всем городе и крепости только и разговоров было про эту вроде бы и мирную, но истинно воинскую вылазку. Лазутчики докладывали, что жители в открытую смеются над собственными стратиотами. У Дарника же тем временем зрел план еще одной мирной победы. Узнав, что Стахис ни за что не хочет оплачивать горожанам его княжеские расписки за отнятое имущество, Рыбья Кровь объявил, что сам их оплатит. В крепость немедленно пожаловал со своими расписками целый поток дикейцев. Треть из них войсковые казначеи действительно оплатили, а потом сказали, что остальное им будет выплачено после того, как Стахис выдаст словенам первый войсковой задаток.