– Но второй раз рассчитывать на это я бы не стал, – заявил господин с кольцом. – Даже если не заподозрят, то как отсюда выбраться, если вокруг расположатся русские войска? Да и предупредить надо. Они наверняка направляются к Березине. Велите закладывать.
– А если мы напоремся на этих скифов по дороге? – попытался возразить Жаннен.
Двигаться к Великой армии было опасно. Но и остаться не сулило ничего хорошего.
– Я дам вам проводника, – решил Вышневецкий. Он был бы рад немного задержать дорогих гостей, но рисковать их жизнями…
Всевозможных дорожек и тропинок вокруг было столько, что перекрыть их все партия Мадатова не могла бы при всем желании. Пусть даже карта оказалась бы получше или же кто-то из отряда знал бы по-настоящему здешние места.
Но на войне все решает целый набор случайностей. Беглецы были лишь одним из них. Другим, как ни странно, оказалось взвешенное и полностью оправданное политическое решение. Из квартиры самого Императора пришло повеление – саксонцев бить, но австрийцев стараться просто выпроваживать в расчете на перемену их курса от союза с Наполеоном к противостоянию с ним. Австрия столько воевала с корсиканцем, а еще раньше – со всеми сменяющими друг друга республиканскими французскими правительствами, что очень многие и в армии, и при дворе были не прочь повернуть штыки в другую сторону и отомстить выскочке за все поражения минувших лет.
Для выпроваживания был выделен целый корпус под командованием генерала Остен-Сакена, и ослабленной подобным выделением армии Чичагова буквально не хватило сил при встрече с остатками французского воинства…
Помимо этого подкачал Кутузов. В каждом письме адмиралу Светлейший писал, что преследует разбитую вражескую армию по пятам. Хотя сам отставал от нее под любым предлогом, поручая откусывать от нее кусочки многочисленным партизанам или авангарду Милорадовича, не желающего соглашаться с подобной тактикой.
Но стоит ли разбираться, кто виноват? Солдаты, офицеры и генералы честно исполняли воинский долг и ничего не ведали ни об ошибках вышестоящих, ни о закулисной борьбе, ни даже о соотношении сил. Последнее, кстати, интересовало постольку-поскольку. Сколько бы ни было врагов, их все равно требовалось разбить, не выпустить с территории России. Если сама Великая армия представляла уже не войско, а толпу, то в распоряжении маршалов имелся резервный корпус Виктора, не очень пострадавшие части Макдональда и Удино (за исключением вышедших из войны пруссаков), а также недавно набранные пополнения к польским войскам. А еще жгучее желание поскорее любыми путями сбежать отсюда прочь. Загнанный зверь зачастую еще более опасен…
Авангард де Ламберта с ходу овладел Минском с находившимися там французскими магазинами, и испытывающие немалые лишения преследователи получили возможность хоть немного привести себя в порядок. Ряды эскадронов и батальонов к этому времени значительно поредели, а на скорое пополнение в стремительном наступлении рассчитывать не приходилось. Вернее, пополнение было, оно готовилось все лето, просто теперь шло несколько позади и не могло догнать наступающую армию, влиться наконец в нее.
Еще в Минске Ламберт получил известие, что на помощь находящимся в Борисове саксонцам спешно выдвинута польская дивизия Домбровского. Граф стремительно двинулся на город, чтобы опередить противника, и лишь чуть не успел в своем начинании.
Русский авангард и польская дивизия подошли к Борисову практически одновременно. Ламберт отреагировал первым и атаковал неприятеля, не давая ему возможности перестроиться из походного порядка в боевой. Пока кавалерия обрушилась на Домбровского (впрочем, кони порядком устали, вдобавок вокруг был глубокий снег, и потому «обрушилась» – слово не совсем точное), пехота двинулась на штурм городских укреплений.
Шеф александрийцев сам возглавил атаку заколебавшихся было Тринадцатого и Тридцать восьмого егерских полков. Взбодренные присутствием любимого начальника егеря пошли в штыки лихо, не обращая внимания на огонь.
– Граф наш ранен! – Орлов со своим эскадроном как раз вышел из боя в резерв, и тут до него неведомыми путями долетела недобрая новость.
Гусары заволновались. И тут же передали еще одно известие о шефе. Ламберт категорически отказался покинуть поле боя и заявил, что либо умрет здесь, либо дождется, пока ему отведут квартиру в городе.
Фраза Карла Осиповича подействовала. Борисов был взят. Равно как и поляки отбиты и были вынуждены отступить прочь.
Следующим вечером Орлов сидел в кружке офицеров и слушал рассказ Мадатова о предупреждении графа. Когда раненого уже днем увозили наконец-то в тыл, он по дороге осматривал берега Березины и в итоге решил: грядущая переправа Наполеона будет у Студянки. Любое другое движение французов будет лишь маскировкой перед решительным прорывом.
Ответа Чичагова, равно как и решения на этот счет, простые гусарские офицеры знать не могли. Да и знали бы – что они бы изменили, учитывая малые чины и воинскую дисциплину?
Ранение одного из лучших русских генералов тоже сыграло свою роль в последовавшем затем сражении с французами на Березине.
Все вышло так, как предполагал Ламберт. Только русских войск у Студянки практически не было. И, в точности по прогнозу русского генерала с французской фамилией, перед этим было нанесено несколько отвлекающих ударов. Одним из них был разбит отряд генерала Палена. Перевес сил у французов был такой, что отряд начал отступление, едва не переросшее в паническое бегство. Обстоятельства препятствовали отходу. Дорога и узкий мост мгновенно оказались заставленными обозами и орудиями. До разгрома оставались мгновения, и тут перед Александрийцами появился князь Мадатов.
– Гусары! Я скачу на неприятеля! – патетично выкрикнул полковник. – Если отстанете – меня ждет гибель. Неужели вы хотите погубить всех своих начальников?
Мадатова знали. Если кто в сумятице боя не расслышал слов, то все равно сумел понять, о чем прокричал русский князь из далекого Карабаха. Стремительная самоотверженная атака черных гусар дала остальному отряду самое главное – время. Пехота успела организованно выйти из безнадежного боя, артиллерия – вывести свои пушки.
Вот только вернулись из атаки далеко не все…
Вечером у костра Орлов перебирал в памяти выбывших из строя гусар эскадрона. Был тяжело ранен Мезенцев, много простых гусар поплатились ранами или смертью, и на душе было опустошенно и грустно.
Сам ротмистр уцелел каким-то чудом. Он лишь потерял где-то свой кивер и теперь сидел в какой-то меховой шапке, которую сумел раздобыть для него заботливый Аполинарий.
Уцелевшие офицеры устало спали тут же, прямо на снегу. Лишь Лопухин сидел рядом и отрешенным взглядом смотрел на огонь. И прошло немало времени, прежде чем усталость сумела навеять на двух приятелей спасительный сон…
Часть наполеоновской армии прорвалась, однако это не означало для нее спасения. Ударили сильные морозы. Плохо одетые европейцы сотнями замерзали прямо по дороге. Многие тихонько засыпали на привалах – чтобы никогда больше не проснуться. Многоязыкая армия еще была способна на отчаянный прорыв, но ни для какого другого боя не годилась. Да и то не вся армия, а лишь отдельные ее части. Те, которые сумели сохранить некое подобие дисциплины в расчете, что вместе легче вырваться из ледяного ада.