«А также всем представителям семитских племен, без исключения. Фактически в новую структуру должны входить только представители славянских народов, проживающие на территории России.

В перспективе желательно также и создание внутренней партии.

Полагаю, что такое построение вполне приемлемо и для других силовых организаций. Армия и т.п.».

Поставив точку, Константин потянулся так, что любимое кресло тяжело закряхтело.

— Теперь, пожалуй, можно и покушать!

Он поставил скачиваться в «Palm» свежие новости и направился на кухню.

Алкоголики наверху снова зашевелились. Но теперь уже мирно. Муж басом тянул что-то вроде «Хазбулат удалооой, что ж ты брооосил…», а жена писклявым, как у Витаса, дискантом выводили про коня.

— Эко вас с утра засосало, — прокомментировал Костя, выкладывая на сковородку нарезанный кольцами лучок вместе с кусочками колбаски. Аккуратно перемешивая все это до состояния золотистой обжарки, Константин думал, что соседи сверху не такие уж плохие люди. Просто их состояние счастья резко контрастировало с общепринятым. Для этих людей было действительно важно, чтобы имелись деньжата на бутылку и на нехитрую закусь. Все остальное виделось им малозначительным. Детей «синяки» не имели, что, вероятно, было не так уж и плохо. Финансирование находили, честно подрабатывая от случая к случаю. Скандалы… Так у кого их не бывает? А то, что своими воплями соседи частенько будили весь дом, так претензии надо было выставлять строителям, добросовестно запалившим всю звукоизоляцию. Зато алкаши честно делились своим счастьем, выражавшимся в «Хазбулат удалооой…», со всеми. И смущенно извинялись после каждого «орева».

Костя разбил в сковородку три яйца. По квартире начал расползаться вкусный аромат готовящейся яичницы.

— Что ж ты брооосил коняяя… — подпевал Орлов, вытаскивая из холодильника баночку с маринованными огурчиками.

К тому времени, как поджарилась яичница, новости уже закачались в «Palm».

Глава 8

Из сообщений прессы:

«Группа правозащитников требует от правительства сурового наказания для тех, кто развязал травлю бизнесмена Липинского».

«Очередной виток вооруженного конфликта в Чечне. Бандформирования покупают оружие у федеральных войск».

«Возможно ли развитие крупного бизнеса в России? До какого предела будет проходить усиление вертикали власти?»

«Результаты приватизации: пересмотр или — ?»

На потолке было написано: «За систематические нарушения внутреннего распорядка, пренебрежение служебными функциями и действия, несовместимые с должностью…»

Какая сволочь написала эти слова на потолке, Иванов сказать не мог. Он лежал около стола на кухне. Шевелиться не хотелось. Да и возжелай Сергей подняться на ноги, вряд ли это у него вышло бы. От выпитого страшно кружилась голова, пол, стены и потолок вертелись, перемешивались в цветную карусель. Пустые бутылки перекатывались от одного угла к другому. Только мерзкая надпись не желала убираться с белоснежного потолка.

— Суки… — промычал Сергей. — Суууки…

Желудок судорожно дергался, сокращался, желая освободиться от заполнившей его отравы. Но желаемая рвота не приходила. У организма не хватало сил, чтобы очиститься от паленой водки, купленной с рук, буквально на пороге дома, за двадцатку. Покупая бутылки, Иванов знал, что делает глупость, но сегодня хотелось, до тряски в руках хотелось сглупить, надраться до зеленых чертей. Какое-то самоубийственное чувство овладело Сергеем. Он боролся с ним всю дорогу до дома, но у самых дверей откуда-то из темноты вынырнул этот гад, с бутылками, и Иванов не выдержал.

Он выпил эти две склянки почти без закуски, зажевывая духовитую, огненную жидкость куском полукопченой колбасы, обнаруженным в холодильнике. Давясь, кашляя и вытирая слезы, выступающие после каждого глотка. Сразу же после первого стакана захотелось пойти и убить Левина. Всю его семью. Вместе с собаками, кошками и хомяками. И даже квартиру сжечь, на хер, с тараканами. Но родной табельный ПМ был сдан и лежал в сейфе на бывшей теперь уже работе. Откуда его поперли с унизительной характеристикой, пряча глаза и что-то невразумительно бурча под нос:

— Сверху вот прислали… и ты… Ну, понимаешь… Нехорошо, в общем. Были сигналы… И неоднократные. Да. Такое дело, что нельзя так. Смотри, в общем, бумаги на тебя… Удостоверение и оружие сдать надо бы…

Вспомнился молодой, но глупый Алексей Лагутин, подскочивший к выходящему из здания Сергею.

— Серега, так что они? А?

— Ничего. Все, кончился мент. Одним засранцем меньше.

— Это те? Да? Те, что в «мерсе»? Из Кремля?

— А какая, к хренам, разница? Мерс-шмерс, Кремль-Хремль! Вот надо, блин, меня увольнять по личному указу президента?! Это бабла отвалили, кому следует, товарищи адвокаты! — Иванов плюнул и двинул по улице, толкаясь и уже не оборачиваясь на своего бывшего коллегу. — Добились своего, гады…

Теперь на потолке кто-то гадливый написал эту мерзоту, как на заборе. И никакие попытки убрать надпись к чертовой бабушке не помогали. Сергей закрывал глаза, открывал и снова читал одни и те же слова. Он пытался размазать буквы, но руки не слушались, кухня плыла.

«Я ведь подыхаю, — неожиданно ясно подумал Иванов. — Надо двигать отсюда».

Он перевернулся на бок. Помещение качнулось. Что-то загремело, но звуки доносились через нарастающий гул в ушах с трудом, глухо, будто через плотные слои ваты. Сергей застонал, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу, перекатился на живот и пополз к двери. Точнее, это ему казалось, что он ползет, на самом деле Иванов едва-едва двигался, подтягиваясь ослабевшими руками. Зрение сузилось. Теперь коридор казался длинным, сделанным из темноты, и только слабенькая полоска света где-то впереди, у входной двери.

Сергей тянулся к этой полоске, цепляясь за порог, за плинтусы. По сантиметру. По чуть-чуть. Лишь бы доползти.

Когда бывший мент вывалился на лестницу, силы оставили его. Стены темноты сдавили голову. И только огненная надпись: «За действия, несовместимые с должностью…» плавала перед глазами.

Иванова спасла припозднившаяся соседка, возвращавшаяся с собакой после вечерней прогулки.

— Батюшки! — Вид соседа, лежащего лицом вниз на лестнице, сразу же вызвал в памяти старушки кадры из криминальной хроники. Заказное убийство, не иначе. — Батюшки!

Старушка кинулась отгонять любопытную собаку от предполагаемого трупа, но, уловив знакомый запах, остановилась.

— Никак сивухой отравился, родимый… Вот ведь…

И еще Сергея спас добросовестный санитар, приехавший на «скорой».

Бомж какой? — поинтересовался санитар у соседки, морщась от неумолчно тявкающей собачонки.

— Что ты, батюшка, сосед это мой! Хороший человек! Милиционер! Не пьет, не курит…