Толокошин объявился через пятнадцать минут, как и обещал.
— Здорово! — заявил он, входя в дверь.
— И тебе того же. — Костя пожал руку Серому Кардиналу.
— Вот держи. — На свет выползла извилистая бутылочка.
— Ты вообще никакого другого коньяка не пьешь, кроме «Арарата»? — спросил Костя, устанавливая бутылку в центр специально приволоченного из другой комнаты столика. — Сейчас я закусь соображу. Пошли на кухню…
— Есть все, не суетись, — сказал Толокошин, демонстрируя бумажный пакет. — Все тут — и лимон, и прочая икра…
— С ума сошел? — поинтересовался Константин. — Какая, на фиг, икра?
— Ну, а ты какую больше любишь? Черную или красную?
— Баклажанную. Но на кухню все равно пошли. У меня кофе остыл, а я холодный не пью.
— Кухня так кухня, кофе так кофе… — странно легко согласился Александр. — Пошли так пошли…
Костя пригляделся к Серому Кардиналу.
— Эй, друг, а ты не принял заранее?
Толокошин развел руками.
— Чуть-чуть есть.
— Ничего себе день начинается. Ну, пошли расскажешь, что там у тебя произошло, что ты с утра пораньше уже тепленький. — Орлов включил новенький, блестящий хромом чайник. Достал кружки. Засыпал молотый кофе. — Тебе с сахаром или без?
— А как положено? — спросил Александр.
— Как хочешь, так и положено. Что положено, то и покладено.
— Тогда все равно. Пусть будет без сахара. Ибо он — белая смерть.
— Это кокаин белая смерть, а сахар — это сладкая смерть. Конъюнктура на рынке смерти несколько изменилась. — Чайник весело стрельнул выключателем. — Все-таки техника мне тут нравится. Давай колись. Что произошло?
— А почему должно обязательно что-то произойти? — спросил Толокошин, глядя, как Костя разливает кипяток по кружкам.
— Потому что ты ни с того ни с сего вдруг заваливаешься ко мне с бутылкой под боком.
— И с икрой…
— Да-да. И с ней, родимой, Первый раз ты это сделал, когда втянул меня в эту авантюру, государственных масштабов.
— А ты недоволен?
— Почему недоволен? Я этого не говорил. — Костя размешивал кофе, дожидаясь, чтобы частички зерен осели и образовалась пенка. — Я люблю авантюры, тем более когда сам в них участвую. Но все-таки…
— То есть ты хочешь сказать, что я не могу прикатиться к старому другу с бутылкой коньяка?
— Можешь. Но не утром. Ты ж должен быть на работе…
— Тебе вредно отрываться от среды обитания, — заявил Толокошин, принюхиваясь к своей кружке. — Вкусно. Да. Так вот, тебе вредно отрываться от корней.
— Не понял?
— А чего тут не понять? Воскресенье сегодня. Или ты думаешь, что государственные служащие — это какие-нибудь рабы на плантациях? Может быть, у меня выходной?
— Может, — согласился Орлов. — И выходной, и отпуск. Все что угодно. Значит, за тебя сейчас отдувается секретарша.
— Пусть, она девка норовистая. Она может.
— А у тебя вообще другой вид досуга бывает?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты ко мне как ни зайдешь, так обязательно с коньяком. Может быть, пойдем прогуляемся? На природе посидим, под кустом. Или тот же коньяк выпьем, но среди березок…
— Слушай. — Толокошин поморщился. — Мне эти березки, прогулки и кусты… Ты даже не представляешь, как они меня достали. Протокольно все, пойми. Чуть куда приехал, сразу на прогулку, воздухом дышать, разговоры разговаривать. Березки, кустики, сплошная польза организму. Это модно сейчас, природой лечиться. Или на татами. Сам понимаешь, я и татами — вещи несовместимые. Я поговорить люблю. А о чем можно говорить, когда тебе ногу к затылку притягивают? Значит, прогулки в парке, которые уже поперек горла. Мне, лично, вот так на кухне посидеть — это милее всего! И коньяку выпить без всяких… изысков, тоже. Лучше, конечно, водки, но ее у меня организм не принимает. Так что…
— Понятно. Значит, ты ко мне лечиться приезжаешь? Душой отдыхать?
— Вроде того. А за меня в Кремле сейчас секретарша пусть…
— Она может, — повторил Костя. — Но государственным служащим положено свой выходной проводить в кругу семьи, на какой-нибудь даче с каким-нибудь Лобковым и его телепередачей. Про помидоры.
— Какие помидоры? — неожиданно испуганно встрепенулся Толокошин. — И ты туда же?
— Или огурцы. Но в любом случае в кругу семьи.
— Ты вообще женат? — спросил Александр, осторожно прихватывая кружку и направляясь с ней в комнату.
— А ты как считаешь? — Костя двинулся следом. — Естественно, нет.
— Это как раз неестественно, — грустно пояснил Толокошин, присаживаясь к столику и подхватывая бутылку. — В общем, ты мне не поверишь.
— Естественно, — кивнул Костя.
— А зря, потому что скажу я тебе истинную правду. — Коньяк булькнул и полился в стаканы. — Представь картину: у меня выходной. Я беру жену и еду на дачу. Ага. Туда. И лежал бы я там, дремал на солнце… Одним ухом прислушиваясь к телефону…
— Правительственной связи, — подсказал Костя.
— Ага. — Толокошин согласился. — Если бы не теща.
— Чего?
— Теща! И этот, мать-перемать, Лобков!!!
— Не понял?
— Лобков! И его жизнь в огороде! У меня теща — фанат этой нелепицы. Я уж не знаю, каким образом она этого садовода-любителя захомутала… Но… В общем… В общем, накрылся мой выходной! — Толокошин развел руками, — Накрылся!! Корытом.
— Каким таким корытом?
— Большим и деревянным! — Александр был откровенно на взводе. — Типа, будет тебе, старуха, новое корыто. Они там сейчас все перекопали и делают фонтан в стиле кантри. А мне он на кой? Мне оно надо? Представляешь, через весь выходной… Операторы, камеры, софиты, микрофоны. Станьте туда, возьмите это… И ля-ля-ля! Вот лопаткой, вот цементик… Короче, в следующее воскресенье ты сможешь лицезреть эти, мать-перемать, огородные страданья.
— Погоди, погоди! — замахал руками Орлов. — Ты что, серьезно?!
— Куда серьезнее! Я ж не знаю, откуда ты узнал про эту ботву с петрушкой…
— Честно, не знал! — Костя рассмеялся. — Вот честно! Не знал! Какая прелесть! И что мы, благодарный электорат, будем иметь счастье лицезреть тебя с лопатой?
— Будете. Слава богу, аппарат запищал!
— Правительственной связи?
— Вроде того. В общем, сослался на непредвиденные обстоятельства… Шофера в зубы и вперед!
— Сразу ко мне?
— Не совсем. — Толокошин покачал головой. — Сначала я заскочил к нашему Мясоедскому. Ну, думал, у него хотя бы будет без этой бабьей сутолоки.