— Но если ты его не вытащишь, значит, твои друзья и отец погибнут! — Я его тряс, не очень сильно, но настойчиво. — Ты обязан, Ли!
— Не могу!
К нам на четвереньках подполз Скрейнвуд.
— Да оставь ты его, Хокинс. Ты же видишь, он не может. Ли, отдай мне меч. Я сделаю это.
У Ли широко раскрылись глаза, и в голосе его зазвучал страх.
— Нет, нет, нет, нет! — Он крепко держал меч. — Нет, нет, нет!
— Ли! — Я положил ему руки на голову и заставил смотреть мне в глаза. — Ты должен идти сражаться.
Его глаза стали бессмысленными.
— Нет, нет, нет, нет…
— Хокинс, он не пойдет. Дай мне меч.
Я фыркнул и врезал ему еще:
— Дурак.
Он снова отлетел и упал на правое бедро, левой рукой держась за лицо.
— Это я дурак? Без этого меча…
— Да знаю я. — Я смотрел на своего друга, скорчившегося на земле. Он, как плющ, обвился вокруг меча, приник к нему, как ребенок к матери. Я вспомнил Ли — веселого, смешливого, рифмующего слова, открывающего празднества, галантно принимающего шарф в награду от Райгопы. Тот Ли был мне близок, как брат. А этот, что скорчился вокруг меча у моих ног, это был не Ли.
— Прости меня, я очень виноват. — Я сильно саданул Ли правой рукой по ребрам, и он взвыл. От боли он обессилел, и мне было нетрудно вырвать Теммера из его рук.
Я рявкнул, угрожающе взмахнув Теммером на принца Ориозы:
— Ты дурак, потому что просил меч, Скрейнвуд. А такой меч не просят, его берут.
Я вытащил Теммера из ножен и на поверхности его золотого клинка увидел свое отражение. Сердце мое истекало кровью от жалости к Ли, потому что я вдруг понял все, с чем он жил. Теммер одновременно и чудесен, и страшен, лучший друг и злейший враг. Я его страстно желал, я его ненавидел, он у меня вызывал благоговение.
Держа эфес в руках, обнажив клинок, я увидел перед собой перевернутый мир. Вдруг я увидел радугу красок, которые до сих пор для меня не существовали. Страх и боль окрашивали Ли, а ненависть ярко горела на всем облике Скрейнвуда. В один миг я понял, что он — враг, и знал, что убийство его будет оправдано, но у меня было ощущение более важной добычи вблизи, и Теммер требовал от меня идти на поиски.
Я отбросил свой прежний меч. У меня был Теммер. Другого мне не нужно. Старый меч меня только задержит и украдет у меня славу, которую я завоюю вместе с Теммером.
Я выбежал из переулка и перегородил дорогу потоку убегающих воинов. Когда я свернул за угол и очутился во внутреннем дворе замка, сулланкири как раз наклонил голову и вплыл в ворота. В него полетели несколько стрел, скорее всего, выпущенных эльфами. Стрелы рассердили гиганта, но на его лице с отвисшей челюстью и пустыми глазами не проявилось признака боли.
Когда он приблизился, каждым тяжеловесным шагом расшатывая камни мостовой, сильнее почувствовались импульсы страха. Он посылал в нас более сильные и быстрые волны страха, ища слабые головы, таящие в себе любой возможный страх, который он мог бы обернуть себе на пользу. За одну секунду передо мной пронеслось бесчисленное количество страшных опасностей, и я мог бы поддаться любой из них, если бы не Теммер в правой руке.
У меня есть Теммер. Чего мне бояться?
Через баррикаду перепрыгнул кто-то с мечом в руке и кинулся вперед. Это был Кирилл, и Теммер показал мне его в новом свете. Смелость бурлила в нем, как пар над озером, а в сердце его, как огонь, горела ярость. Он размахивал мечом направо и налево, разрезая мышцы, рассекая кости, вот он нырнул под дубинку, которой размахивал хогун, и резанул ему ноги поперек. Он заскочил за спину гиганта и всадил меч ему в ногу сзади, надеясь заставить того захромать. Если бы хогун был простым существом из плоти и крови, Кирилл добился бы своей цели.
Но это было другое существо. Это был сулланкири, и его самое вероломное оружие попало в цель.
Страх. Страх за дочь, за то, что будет с ней, если он проиграет. Страх заполз внутрь Кирилла и ужалил его, как змея. Кирилл замешкался на миг. Я увидел, как в нем поднялся страх никогда не увидеть свою дочь и как на один лишь миг этот страх парализовал его.
Но этого мига оказалось достаточно.
Дубина Темного Наемника сделала оборот и придавила Кирилла к стене крепости. Ногами он ударился оземь. А все тело вытекло из вмятины, оставленной в стене ударом дубины.
Я побежал вперед, влетел в поле действия сулланкири. И тут я почувствовал, какую силу может придать Теммер. Казалось, сулланкири движется медленнее меня, и я видел заранее какие-то флюиды его движений: куда он намерен ступить, где окажется дубина в следующую долю секунды. Уклониться в сторону мне не составляло труда. Я поднырнул под дубину и оказался между ног этой твари. Я взмахнул клинком вверх и описал им круг, держа меч двумя руками, ударил по левому колену Темного Наемника. Когда кончик меча врезался в тело твари, его кожа и мышцы стали для меня почти прозрачными. Мне стало видно, как клинок перерезал сухожилие, и я, где разворачивая клинок, а где раскачивая, протащил его до коленного сустава, ни разу не зацепив кость. Кончик Теммера выглянул с противоположной стороны колена, и тут же струя зловонной жидкости — крови сулланкири — брызнула через стену.
Когда хогун начал падать, я кинулся вперед, развернулся и снова наскочил на него. Я полоснул сзади его левое бедро, причем Теммер почти не зацепил кость. Я подпрыгнул вверх и, когда его бедра оказались на земле, приземлился на его ягодицы и побежал по его спине вперед. Он старался подняться на руках, но я быстро вонзил клинок в левую подмышку, немного попилил Теммером, и эта рука отвалилась.
Сулланкири свалился на левый бок и сбросил меня, но я легко соскочил на землю, свернувшись, как шарик, и покатился. Откатившись, я опять оказался на ногах и танцующей походкой вернулся, стал обходить голову чудовища. Теперь он встал на дыбы, размахивая правой рукой. Ему удалось поднять голову от земли почти на шесть футов. Он был большой и безобразный и вонял смертью, но я кинулся вперед и бросил Теммер вверх, прямо в глазницу его пустого левого глаза и глубже — туда, где было то, что осталось от его мозга.
Оттуда полилась и окатила меня густая зловонная жидкость. Я старался вытащить Теммер, но не мог, и из-за жирной жидкости моя рука соскользнула с эфеса меча. Сулланкири так метался, что клинок вырвался из моих рук, и я полетел назад, тяжело перекатываясь и подпрыгивая на камнях мостовой. Раздавленный страхом, я завертелся волчком и увидел, как хогун поднимается на ноги.
Лишь благодаря своей устрашающей силе эта тварь, у которой осталась всего одна рука, все-таки смогла подняться. Правая нога выпрямилась, и гигант так и остался бы стоять, но без левой руки он не мог себя уравновесить, не мог также опереться о ворота. Головой он ударился о зубчатую стену над воротами, потом дал крен направо, воткнул обрубок левой ноги в землю и во второй раз растянулся во весь рост, лицом вперед.