– Сними чары, – говорю я. – Нарушь проклятое заклинание, и чем скорее, тем лучше. Никто не знает, сколько времени у тебя осталось.
Она качает головой.
– Не могу. Сейчас меня спасает только Вечное Забвение. Оно скрывает то, что я тяну Силу, позволяет мне свободно проходить в Плаще мимо лучших магов планеты. К тому же Берн знает меня и уверен, что я Саймон Клоунс. Если я нарушу заклятие, он и Ма'элКот тут же сообразят, кого ищут. Как ты думаешь, сколько я смогу скрываться от Ма'элКота, если он будет знать, кто я такая?
– Дольше, чем проживешь, если не снимешь с себя чары!
– Но на карте больше, чем моя жизнь, – спокойно замечает она.
– А что, если они сумеют противостоять заклинанию? Ма'элКот ведь не просто умен, он гениален. Думаешь, он никогда не найдет действенной защиты? А потом ты будешь ожидать, что тебя защитит Вечное Забвение…
– Это меня не волнует. – Она встряхивает головой. – Человек, написавший заклинание, изобрел едва ли не самую действенную защиту против него. Сейчас он здесь, в подвале. Вряд ли он собирается продавать свое изобретение Ма'элКоту.
– Защиту? – переспрашивает Ламорак. У него на лице застывает любопытство. – Какую такую защиту?
– Серебряную сеть, в таких вся его семья скрылась от ищеек, – отвечает Пэллес. – Помнишь, сразу перед…
– Помню, – прерываю я. – Знаешь что? Этому изобретению в обед сто лет, и оно уже есть у Ма'элКота.
Аркадейл, чтоб ему сдохнуть, был в целом костюме из серебряной сетки, когда мучил Ламорака. Расскажи ей.
Ламорак смущенно смотрит на Пэллес – вероятно, ему не хочется лишний раз вспоминать о Театре правды.
– Это так, – подтверждает он. – И я ничего не мог сделать.
Она угрюмо кивает, глядя прямо перед собой на что-то незримое.
– Ничего удивительного. Изредка Коннос работал на правительство.
В горле у меня клокочет, словно я глотнул кислоты.
– В любом случае – тебе это не на руку.
– Они все еще не сумели увязать это вместе, – объясняет Пэллес. – Они не понимают, что сеть может служить защитой. Для того чтобы понять, им понадобится еще какое-то время. А мне нужно всего двадцать четыре часа. Стоит рискнуть.
– Ты что, с ума сошла?
– Токали… – говорит она.
– Плевать я хотел на токали!..
– Как всегда. Ничего иного я от тебя не ожидала. Это часть проблемы.
– У меня из горла помимо воли вырывается яростное рычание:
– Черт, черт, черт!
Делаю несколько шагов, чтобы успокоиться. Наконец я снова могу произносить осмысленные слова.
– Ламорак, поговори с ней. Что бы я ни сказал, она сделает наоборот,
– Кейн, ты знаешь, что это не так. Не будь ребенком, – осаживает она меня, и Ламорак хмурится, будто думает о том, как расшибить ей голову.
– Кейн, я… ну… – смущенно тянет он. – Мне очень жаль. Я согласен с Пэллес.
– Что?
– Понимаешь, она должна слушать свое сердце, – вычурно замечает он. Они обмениваются таким щенячьим взглядом, что мне хочется пришибить обоих. – Я поддерживаю ее во всем.
Я медленно опускаюсь на пол; мне кажется, если я сделаю резкое движение, голова у меня разлетится на куски. В животе набухает горький ком. Я не верю. Неужели после всего, что я сделал, мне суждено потерять ее.
Я ведь чувствую – это ее последний шанс.
Я могу вынести ее связь с Ламораком. Я могу вынести все, если она будет жива и счастлива. Я не смогу пережить только одного – если она исчезнет из мира, если я никогда больше не смогу обнять ее, дотронуться до ее волос, вдохнуть нежный запах ее кожи…
– Теперь твоему Приключению каюк, да? – подозрительно спрашивает Пэллес.
Я поднимаю голову и встречаю ее взгляд.
– Не понял.
– Черта с два не понял. Вот что тебя огорчает. – Она тычет пальцем мне прямо в лицо. – Тебя послали спасать меня, а я не хочу быть спасенной, значит, ты провалился,
Какое-то мгновение я сижу спокойно, пытаясь почувствовать злость, которую должен был разбудить во мне ее голос. Но злости нет.
Угли… только угли и крах.
– Пэллес, можешь верить или не верить, – с тяжестью в сердце говорю я, – но меня послали совсем не для того, чтобы спасать тебя. Мне позволили спасти тебя, если будет свободное время. Возможно, они вообще предпочли бы, чтоб ты умерла – это добавило бы происходящему драматичности.
На мгновение она отпускает Ламорака. Что-то в моем голосе интригует ее, она знает, что, невзирая на мои многочисленные грехи, я не лжец. Она наклоняется ко мне на расстояние вытянутой руки и сводит брови.
– Объясни, – тихо требует она.
Я пожимаю плечами и грустно качаю головой.
– Ты когда-нибудь… когда-нибудь думала, зачем с таким упорством борешься за низложение нынешнего правительства, которое в общих чертах столь похоже на наше?
Она озадаченно смотрит на меня.
– Я никого не хочу низложить. Я всего лишь спасаю людей.
– По твоей милости Ма'элКот выглядит круглым идиотом. Его власть над дворянством почти целиком основана на страхе перед его почти всемогуществом. Но одновременно всем известно, что он не может схватить тебя.
Она задумчиво хмурится.
– Я не хочу свергать Ма'элКота. Если так, то он прав. – На ее губах появляется слабое подобие усмешки. – Тогда актиры являются самым страшным испытанием для Империи. А он хватает не тех акгиров.
Я качаю головой, но не могу сдержать горький смешок.
– Знала бы, до чего ты права…
– Не понимаю, – мрачно отвечает она.
Потом ее лицо светлеет – кажется, что-то осознала, потом на нем появляется удивление, которое наконец превращается в ужас.
– Ты? – шепчет она.
Глупо, глупо, глупо! Я просто кретин – никогда не могу вовремя вспомнить, как она умна. У меня на языке тысяча возражений, однако ни одно из них не может вырваться на волю, потому что Пэллес кладет сухую и теплую руку мне на запястье. Это прикосновение бьет меня словно током – я не могу ни говорить, ни дышать.
– Кейн, – шепчет она, – господи, Кейн… скажи, что я ошибаюсь. Скажи, что это не так.
– Вот так мы и договорились, – сокрушенно признаюсь я. – Я у них в долгу за то, что мне позволили прийти сюда. За возможность спасти тебя.
Она цепенеет.
– Еще одна война за престол… и это лучшее, на что ты можешь надеяться. Это случится, если тебе выпадет один шанс из миллиарда и ты не умрешь ужасной смертью… Кейн, я того не стою.
Я собираю всю отвагу, чтобы накрыть ее руку своей и легонько сжать.