– Ваше сияние, Яма полна людей и недочеловеков, которые ненавидят Кейна. Гибель неизбежна…
– Безусловно, – прошептал патриарх. – Но я очень сомневаюсь, что это будет гибель Кейна.
Чтобы разобраться в том, как делаются дела в Яме, у меня уходит не больше минуты.
Отцу здесь понравилось бы: общество в банке. Здесь уже перешли от стадии военного феодализма к классической монополии на воду – сущие повелители Нила со «змеями» на месте правящего класса и т’Пассе с ее подлипалами в роли фундаменталистского подполья, которое добивается перемен, дестабилизируя… бла-бла-бла всякую хрень.
А «змей» в Яме хренова туча – сотни две самое малое. Неудивительно: «змеи» всегда были главным соперником королевства Канта. Можно было догадаться, что его величество беспременно воспользуется устроенной Тоа-Сителлом чисткой кейнистов, чтобы свести старые счеты.
Я подзываю к себе т’Пассе.
– Что за лось? – Киваю в сторону огриллона – здоровенного урода с боевыми когтями размером с кукри * [5] , – который бродит вокруг с таким видом, словно в жизни его интересуют только трах и мордобой, причем кто станет жертвой, волнует его меньше всего. Для щенка своих лет у него набралось изрядно шрамов. Вокруг него по неровным орбитам циркулирует шестеро прихлебателей, и на меня он поглядывает косо: хочет устроить разборку, но не раньше, чем я дам ему повод.
– Его зовут Орбек, – отвечает она. – Он перешел к «змеям».
– Отлично. Позови его ко мне, ладно?
Она напрягается.
– Разве я твоя служанка? – интересуется она, холодно глядя на меня.
Я загадочно взираю на нее.
– А что, нет?
– Мы не поклоняемся тебе, Кейн, – отвечает она оскорбительно учительским тоном, порождая во мне острое желание ей вломить от души. – Для нас ты не бог, но скорее воплощение философских взглядов…
– Да-да, понял, заткнись, а? Ты его позовешь или мне попросить кого-нибудь еще?
– Я, э-э… – Она хмурится, моргая – пытается сообразить, каких жертв потребует от нее чистота доктрины, потом вздыхает. – Пожалуй… приведу его.
– Тогда спасибо.
Хансен – Делианн или как его там – смотрит ей вслед, покачивая головой, словно эта сцена показалась бы ему забавной, не будь он так изнурен.
– По-моему, ты совсем не изменился, Хэри.
Если бы так!
Я окидываю его взглядом и отворачиваюсь, не выдержав. Тяжело на него смотреть. Отчасти потому, что я все ожидаю увидать на его физиономии белую послеоперационную маску, но в основном от того, что прошедшие двадцать семь лет пошли ему вовсе не на пользу. Рваная рана на скальпе не затянулась – такое впечатление, что кто-то пытался раскроить ему череп, – и волосы растут спутанными клочьями, будто у бедолаги лишай, и всякий раз, как я бросаю взгляд на его ноги, то радуюсь, что почти ничего не чувствую ниже пояса.
Интересно, ему так же тяжело смотреть на меня?
Делианн Митондионн, принц-подменыш, штатный дуболом Т’фаррелла Вороньего Крыла: громила скорее-в-печали-нежели-в-гневе. Глаза у него все те же: щенячьи и грустные; думаю, он до сих пор убеждает себя, что насилие – это последнее прибежище, и так далее.
Крис опускает голову, словно боится на меня глянуть.
– Поток сознания… – начинает он неуверенно, – то есть богиня… э-э… Пэллес Рил – она явилась ко мне несколько дней тому назад.
Мне удается вымолвить слово.
– Мгм?
– Она сказала, что в ее силах создать противовирус, передающий иммунитет против ВРИЧ…
Он умолкает с надеждой, и я не могу смотреть на него, чтобы только не увидеть, как эта надежда вытекает из его зрачков.
– Она могла бы. – Я откусываю слово за словом, ломая зубы. – Если бы осталась жива.
– Значит, это правда, – произносит он так тихо, словно голос его сочится из слезных канальцев.
– Так обычно бывает со слухами. В них есть капля правды.
– Ходил еще другой слух, – бормочет он. – О ней и о тебе, что вы оба были…
– И это правда, – отвечаю я. – Одиннадцать лет. Чуть меньше.
Жаркий медный привкус ее крови до сих пор стоит у меня во рту. В ноздрях – запах пара над вырванным из груди сердцем.
В глазах Делианна я вижу безжалостное осознание.
– Как ты это выносишь? – шепчет он.
Я встряхиваюсь со всей силы. Не позволю ему уволочь меня обратно в темноту.
– Не выношу вовсе, – бормочу я. – Через пару дней всем нам уже не придется терпеть.
Возвращается т’Пассе. Орбек и его прихлебатели волочатся за ней, распихивая с дороги зэков и вообще изображая редких уродов. Кружок ребят, которых т’Пассе расставила сдерживать толпу, расступается, чтобы пропустить их.
– Как ты просил. – Она кивает в сторону Орбека.
– Класс. – Я обвожу рукой кольцо кейнистов. – Теперь прикажи своим шавкам не вмешиваться.
– Кейн, – произносит она с преувеличенным терпением, – едва ли не каждого заключенного в Яме ожидает казнь по обвинению в кейнизме. Ложному, могу добавить, обвинению. Ты здесь, как можно догадаться, большой любовью не пользуешься. Мои, как ты выразился, шавки – все, что стоит между тобою и мучительной смертью.
– Мучительная смерть ждет нас всех, – напоминаю я. – Теперь пошла на хрен. И шавок своих забери.
Лицо ее каменеет. Она машет кейнистам, и те неохотно расступаются. Остальные зэки, наоборот, подступают ближе, слышится: «Передние – нагнитесь!» и все прочее, потому что задним рядам ничего не видно. Прихлебатели Орбека расчищают площадку, покуда он стоит передо мною, точно горилла, сложив длинные руки на бочкообразной груди.
Очень скоро наступает тишина: все смотрят. Банда «змей» у родника взгромоздилась на каменный уступ, опоясывающий Яму, и с ухмылками наблюдает за нами.
– Хотел мне что-то сказать? – рычит Орбек.
В голосе его проскальзывает акцент жителей Бодекена – это объясняет его отношение ко мне. Может, он даже из Черных Ножей? Неужели мне настолько повезло?
– Не, – отвечаю я. – Просто хотел посмотреть поближе. На тупую рожу ты вполне сойдешь за одного из Вялых Херов.
Он делает два широких шага и встает надо мной, выставив над стиснутыми кулаками боевые когти.
– Я Черный Нож. Отец мой был Черный Нож. Род мой был из Черных Ножей. С тех времен, когда земля любила Черных Ножей! – рычит он.