– А как мы туда попадем? Зал суда закрыт на ночь. К тому ж он построен как крепость! Нам понадобится таран.
– Вот… вот к-как…
Райте призвал на помощь свой мысленный взор и без усилий нашел то, что искал. То же странное и загадочное нутряное чутье, что позволяло ему ощущать леденящее приближение артан, сделала это действие простым и естественным, как прикосновение в темноте одной руки к другой. Пламя на поверхности реки взметнулось вверх и расступилось, образовав круг. Вода в огненном кольце огня была тиха, будто горное озеро в безветренный солнечный день. В центре круга возник меч святого Берна.
Райте подтянул меч к себе – через пламя, дым и темноту.
Когда его пальцы сжали рукоятку, клинок зажужжал, пробуждаясь к жизни, и выпустил импульс Силы – тот пробуравил руку Райте, проник в левый бок и взорвался невидимыми жгучими брызгами. Внезапно Райте ощутил эту сторону тела. Паралич прошел. Прикосновение к эфесу Косалла воссоединило то, что прежде было рассечено. Он оттолкнул Дамона, вскочил на ноги и воздел меч к небу. Луч Силы вырвался из клинка, как белая молния.
«Хорошо, – подумал Райте. – Теперь все правильно».
Он опустил клинок, и ореол вокруг него исчез.
– Таран не понадобится, – со зловещим удовольствием сказал Райте. – Иди за мной.
И вдруг Дамон закричал. Его голос дрожал от животного ужаса и боли. Потом он отшатнулся, вцепился руками в грудь и плечо и, разрывая на себе одежду, упал на колени. Теперь он уже не кричал, а придушенно хрипе. Райте подбежал к нему и замер как вкопанный.
На грязной мантии Дамона проявилось пятно черного масла размером с кулак. Райте даже не успел удивиться тому, откуда оно взялось, как тело под одеждой начало дымиться. И через несколько мгновений загорелось. Дамон принялся срывать с себя одежду – масло попало на руки. Появившиеся волдыри лопались, не успевая набухнуть. Пальцы источали запах горелого мяса и оставляли в воздухе узкие струйки едкого дыма.
Райте Косаллом вспорол одежду Дамона и, оторвав сухой лоскут, принялся стирать масло с груди и ладоней несчастного. В правой руке Райте крепко держал меч – расстаться с Косаллом он не смел.
Дамон лежал на холодных плитах моста и, сжавшись в комочек, дрожал от боли. Из глаз его текли слезы. Райте молча смотрел на скомканную одежду и не верил тому, что видел. Ткань набухла от масла. На краях прорех выступали черные капли и одна за другой падали на камни. Райте поддал ногой грязный ком, и тот влажно шлепнулся поодаль. Райте поднес к глазам левую руку и стал разглядывать кисть. На глянцевой, влажно блестящей черной перчатке не осталось ни одного светлого пятнышка.
Тогда он сжал кулак, и сквозь поры выступила густая вязкая жидкость – черное масло слепого бога.
Добравшись до Десятой улицы Квартала менял, Райте подвел Дамона к подъезду дома, что как раз напротив Зала суда, и усадил на крыльцо. Тот со вздохом опустился на испачканную маслом ступень и свернулся клубком, закрывая обожженную маслом грудь. Взгляд его был обращен в никуда, как это бывает с ушедшими слишком глубоко в целительный транс. Райте прижал жужжащий Косалл к бедру и отошел.
Десятая улица была запружена народом: мужчинами с мешками на спинах и с тюками в руках; старухами, толкавшими коляски, и стариками, тянувшими телеги; женщинами, которые несли на руках детей и тащили на привязи домашних животных; юношами, искавшими путь из города. Их покрасневшие лица были скорбны и угрюмы. Кто-то искал родных, выкрикивал имена, и призывы эти заглушались воплями, стонами и проклятиями.
Шутовской мост и Воровской были охвачены огнем. Тысячи горожан, собравшие все, что могли унести, направлялись к западной части Старого города. Но и Рыцарский мост уже лизали языки пламени – дубовая роща, выросшая на одном из пролетов, загорелась через несколько секунд после того, как Райте увел оттуда Дамона. Теперь единственной дорогой с острова был Царский мост – длинная арка, подходы к которой охраняла рота пехотинцев в тяжелых доспехах. Их капитан не желал пропускать этот сброд потенциальных мародеров в богатые кварталы Южного берега.
Пламя медленно ползло на запад по изогнутым улочкам и кровлям. Оно пересекало каналы по дощатым настилам и летело по ветру вместе с роем горящих искр. Весь город к востоку от улицы Мошенников пылал, и огонь сгонял в Квартал менял все больше и больше народа. Слабые гибли в давке – то здесь, то там толпа расступалась, обнаруживая тела горожан, затоптанных, сраженных дубиной или убитых в толкотне ножом. Когда масло, текущее с верховьев реки, вспыхнуло, стало казаться, будто Старый город обнимают гигантские огненные руки.
Косалл жужжал в руке Райте, роняя крохотные капли черного масла. Тот задумчиво смотрел на эту непрерывную капель. Он вспоминал о боли, которую делил с богиней в тот момент, когда масло лишь начало появляться повсюду. Вся правая – чистая – сторона его тела была покрыта волдырями и ожогами, и в каждом пульсировала боль; мышцы вздулись и оцепенели, будто вареные. Другая половина не болела, и это ужасало его.
Далеко-далеко, у границ внутреннего взора, – слабо, но настойчиво, словно навязчивый фрагмент мелодии, застрявший в мозгу, – тлели образы существ, находившиеся в бассейне реки, тех, кто еще остался в живых. Самыми четкими были образы мужчин и женщин, толпившихся на улицах неподалеку. А еще Райте чувствовал мужчин – очевидно, солдат – в Зале суда. И невнятно ощущал растерянных монахов, которые заперлись в посольстве – среди них вспыхнула ссора, перешедшая в стычку, и в нескольких комнатах лежали трупы тех, кого убили обезумевшие жертвы вируса.
Райте чувствовал присутствие других людей. То были напуганные призраки, что прятались за запертыми ставнями, и безумцы с улыбкой на окровавленных губах. Еще он увидел нескольких счастливых в своем неведении горожан, которые мирно храпели в своих кроватях, видели сны и ничего не знали о неистовстве и пожарищах, охвативших город.
Он ощущал призраков в подземных лабиринтах. Нелюди, напуганные и свирепые, ревущей лавиной текли по темным подземным коридорами. Он слышал эхо приказов их безумной королевы, отзывавшееся в сердцах огров и троллей, перворожденных и древолазов. Райте видел, как выглядит их цель, и чувствовал переполнявшую их жажду крови. Он знал, что, если промедлит, у Кейна не останется крови для спасения мира.
Другим жутким фрагментом этих видений была картина, которую он видел на другой стороне улицы: у открытых дверей величественного здания Зала суда, на верхней площадке широкой лестницы стояли два вооруженных Глаза Божьих. Фасад здания озаряли оранжевые сполохи огня. Плющ, некогда украшавший его стены, превратился в гниющее месиво, из которого сочилось масло и растекалось сиропными волнами по широкой обнесенной перилами веранде. Стражники в ужасе отступали к дверям, стараясь держаться подальше от черной вязкой жидкости, и с завистью смотрели на прохожих, словно только страх чего-то худшего, чем огонь, держал их на посту.
Еще Райте боялся того, что пугало охрану. Потому что он знал, чего они боятся. Чувствовал.