Я никогда не мог решить, что добрее – позволить подобным ложным надеждам сохраняться или убить их в зародыше.
– Каково же будет мое наказание? – спросила она.
Если бы я не в силах был заглянуть в ее душу, вопрос поставил бы меня в тупик, ибо – и не думая карать – я объявил ее Другом короны. Она – одна из немногих истинных героев в этой истории, чистая сердцем и сильная, неистовая защитница своего народа. Я знал, чего она хочет и в чем нуждается, и видел, как мало схожи между собой ее потребности и желания.
– Кайрендал, вот какую кару назначаю я тебе: жить без тех, кого ты не смогла спасти. Сверх того я приговариваю тебя нести свое наказание с достоинством и не опозорить памяти погибших, взваливая на себя чужую вину. Да будет так.
Когда распорядитель уводил ее, она плакала.
Предстал передо мною исполняющий обязанности посла Дамон, чтобы согласно традиции отказаться от чести, которую я ему по той же традиции предложил: титула и земель на границах Империи. Дамон желал лишь остаться в Монастырях. От поста своего он уже отказался, хотя отставку его еще не принял Совет Братьев. Невзирая на амнистию, несмотря на все аргументы, он считал себя ответственным за разрушение посольства. Сам он высказался об этом так: «Это случилось в мою стражу. Смягчающих обстоятельств быть не может».
Полагаю, это функция совести: требовать свою долю вины.
Т’Пассе тоже явилась предо мной. Ей я предложил единственную награду, которую она могла принять: прокламацию, отменяющую указ Тоа-Сителла, объявивший последователей Кейна вне закона.
– Ученики Кейна как группа не окажутся от этого у тебя в долгу, – чопорно напомнила она.
– Я полагал, что ученики Кейна как группа не верят в существование групп.
Она слегка улыбнулась.
– Я лично, с другой стороны, – призналась она, – в долгу перед тобой.
– Если захочешь оплатить долг, навести меня при случае, – ответил я. – Я ценю твои советы и рад был бы побеседовать с тобой.
Этим я ее изрядно удивил и порадовал, и она обещала заглядывать порой.
Еще я помню Веру Майклсон, которую привела бизнесмен Шенкс. Помню, какой она была серьезной и бледной, как запали глазенки, как дрожала рука, когда она приподняла подол в реверансе. Тонкий голос дрожал, словно у крольчонка.
– Ваше императорское величество… – пробормотала она.
– Я очень рад встретиться с тобой, Вера, – сказал я. – Надеюсь, мы с тобой еще подружимся.
– М-м-м, – тихонько прожужжала она. Эвери Шенкс стиснула ей руку и пробормотала: «Да, сир».
– Да, сир, – повторила девочка.
– И надеюсь, – шепнул я, – что когда-нибудь ты сможешь назвать меня дядей Крисом.
Личико ее не дрогнуло.
– Да, сир.
Несказуемая пытка, которой подвергалось несчастное дитя, ранила ее так глубоко…
И хуже того: ее с корнями вырвали из привычного мира.
Единственное, что я мог предложить ей, – немного устойчивости и надежду на утешение. За службу Империи и миру я одарил ее титулом маркизы Харракха и назначил в удел имперские земли вокруг железной дороги, спускавшейся с Зубов Божьих, и поречный город неподалеку.
Эвери Шенкс пронзила меня орлиным взором.
– Мне сказали, что ты младший сын Гуннара Хансена, – проговорила она по-английски – другого языка она не знала.
– Был, – признался я.
– Я знала твоего отца. – Взгляд ее оценивающе скользнул по моим одеяниям и венцу, отметив и митондионн в руке, и вертикальные зрачки. – Могу представить, – холодно заметила она, – что он подумал бы, если б увидел тебя сейчас.
– В таком случае ваше воображение превосходит мое, – ответил я.
– Я не предполагаю, что человек вроде тебя способен оценить значение семьи…
– И вы, быть может, правы.
– …Но я – единственная родня, которая осталась у девочки. Ты не должен отбирать меня у нее.
– Я и не собирался.
Вот тут она удивилась.
– Но Майклсон…
– Такого человека я не знаю.
Она заткнулась так быстро, что клацнули зубы.
Впечатляющая старуха: здесь даже сильней, чем на Земле. Новый мир преобразил и ее. В тот миг, когда дрогнула вселенная и схватившие ее соцполицейские бежали в ужасе, Эвери Шенкс осталась наедине с тварью, которая прежде звалась Артуро Коллбергом. Обезумев от гнева и отчаяния, тварь набросилась на нее, швырнув на пол, с когтями и кулаками, и вселенная, в которой обитала полумертвая старуха, встала с головы на ноги.
Внезапно, мгновенно всем сердцем она осознала, что, хотя противник на пятнадцать лет ее моложе, и мужчина, да вдобавок ипостась некоей непредставимой, практически всемогущей сущности, физически это был нерослый, тощий, изможденный человечек…
Пытавший ее внучку.
Полагаю, что для твари, в которую превратился Артуро Коллберг, новый мир открыл не меньше чудес. Думаю, тварь поразилась, когда Эвери Шенкс ответила ей – кулаками и когтями, пинками и бросками. Где было ей догадаться, что в избитой, сломленной старухе могла пробудиться такая ярость? Как могла тварь знать, сколько сил сохранилось в мускулах семидесятилетней Эвери, пять дней в неделю игравшей в теннис? Твари не могло прийти в голову, что эта женщина тысячи часов потратила, просматривая раз за разом все записанные приключения не только своего сына, то и Кейна, своего дражайшего врага. Лишенная натренированных рефлексов опытного война, Эвери, однако, прочно усвоила теоретические основы рукопашного боя и давным-давно перешла ту грань щепетильности, которая удерживает большинство людей от кровопролития.
Тварь не могла догадаться, что Эвери Шенкс жаждет крови.
Так что, когда острые зубы старухи сомкнулись на шее чудовища, прокусывая кожу и яремную вену, она не остановилась, а, залитая кровью вместе со своим противником, продолжала грызть, покуда не разодрала вместе с дряблыми мышцами сонную артерию.
Тварь, полагаю, не успела оправиться от изумления, прежде чем сдохла.
Все это я увидал, заглянув ей в душу лишь на миг, и посмотрел на Эвери Шенкс с тем же опасливым уважением, что и на Кейна, – как на прирожденного убийцу.
– Все, кто знаком с вашей внучкой, желают ей лишь добра, – сказал я ей. – Мы сошлись на том, что для нее лучше будет остаться на вашем попечении; и с этой целью я дарую вам титул графини Лириссан с тем, что земли ваши вы получите в лен от госпожи Веры, а также передаю под вашу опеку все земли и владения маркизы до ее совершеннолетия.
– Графини? – переспросила она.
Чувствовалось, как она примеряет на себя новый титул и осознает, что он ей к лицу.