«Как странно звучит это слово — выжить».
— Я предлагаю тебе согласиться, — продолжал Геборий. — У меня открылось… внутреннее видение, и слепота мне не такая уж помеха. Ослепнув, я заново обрел свои руки. И вместе с тем моих сил недостаточно, чтобы оберегать тебя, Фелисина. Скажу тебе больше: нет никакой уверенности, что эти воины беспрепятственно отпустят нас, если мы захотим уйти. Надеюсь, ты понимаешь смысл моих слов.
«Понимаю, старик. Ты хочешь жить».
— Вставай, девочка! Нужно принимать решение.
— Шаик подняла мятеж против империи, — сказала Фелисина, продолжая глядеть себе под ноги.
— Это был крайне глупый шаг.
— Но Шаик хотела ввергнуть наши войска в кровавую пучину.
— История знает подобные мятежи. Они всегда заканчивались одинаково. Благородные идеалы лишь заставляют Клобука снисходительно улыбаться, но на самом деле все они — не более чем красивые и звонкие фразы о справедливости.
— О какой справедливости ты толкуешь, старик? Императрица должна ответить на вызов Шаик.
— Да.
— Она должна отправить сюда с Квон Тали сильную армию.
— Возможно, эта армия уже плывет сюда.
От внезапной мысли Фелисина похолодела.
— А кто командует этой армией?
Ее вопрос заставил Гебория содрогнуться. Она слышала, как он шумно втягивает воздух.
— Фелисина…
Она резко взмахнула рукой, будто прогоняя овода, и встала. Леом сидел в той же позе, не сводя с Фелисины глаз. Его обожженное солнцем лицо вдруг показалось ей ликом пустыни Рараку.
«Он жестче Бенета и начисто лишен эмоциональных ужимок. Он суровее Бодэна. Да, в этих холодных темных глазах чувствуется ум».
— Мы идем в лагерь Шаик, — объявила она Леому.
Воин бросил мимолетный взгляд на книгу Дриджны, затем опять вперился глазами в Фелисину.
— Или ты бы предпочел пробиваться сквозь бурю? Пусть богиня подождет еще немного, а потом уже обрушивает новую волну своей ярости на пустыню.
В глазах Леома только на миг мелькнуло недоверие. Затем он молча склонил голову.
— Фелисина, — торопливо зашептал Геборий, — ты хоть представляешь…
— Лучше, чем ты, старик. А сейчас помолчи.
— Возможно, наши пути теперь разойдутся…
Фелисина повернулась к нему.
— Нет. Думаю, ты мне понадобишься, Геборий.
— В качестве твоей совести? — горько улыбнулся он. — Я — никудышный выбор.
«Ошибаешься, старик. Ты — лучший выбор, и я считаю, что мне повезло».
Путь, по которому они шли, когда-то был дорогой, пролегающей по изломанной вершине хребта. Вдалеке хребет упирался в плоскую гору. Иногда в песке попадались остатки камней, которыми была замощена эта древняя дорога. Белые, гладкие, они напоминали человеческие кости. Тропой пользовались и поныне.
Тоблакай двигался впереди, скрытый охристой дымкой. Леом, Фелисина и Геборий шли следом. Шли без спешки, почти не разговаривая друг с другом. Необычайная худоба Леома в сочетании с бесшумной ходьбой пугала Фелисину. Иногда ей казалось, что перед ней призрак. Призраком выглядел и Геборий, слепо ковылявший за нею.
Обернувшись назад, Фелисина увидела, что старик улыбается.
— Что тебя развеселило? — спросила она.
— А на дороге-то мы не одни, девочка. Тут весьма тесно.
— Опять те же призраки, что и в развалинах подземного города?
Он покачал головой.
— Эти помоложе будут. Они из другой эпохи, которая началась после крушения первой империи.
Леом остановился, обернулся и вопросительно поглядел на Гебория.
Невидящие глаза скользнули по воину, и улыбка бывшего жреца стала еще шире.
— Да, Леом. Рараку обнажает передо мной свои тайны.
— Почему?
Геборий растерянно пожал плечами.
— А почему это так тебя взволновало, Леом? — спросила Фелисина.
«Глупый вопрос; тебя это не могло не взволновать». Глаза пустынного воина в упор глядели на нее и на старика.
— Кто тебе этот человек?
«Если бы я сама знала, Леом».
— Мой спутник. Мой историк. Раз мне суждено жить в Рараку, его опыт особенно ценен для меня.
— Он не имеет права знать тайны священной пустыни. Он просто украл их, как вторгшийся сюда чужеземный грабитель. Если желаешь узнать тайны Рараку, загляни в себя.
Наверное, хорошо, что она удержалась от смеха. Горьким бы был этот смех и пугающим. Даже для нее.
Путь продолжался. Утренний воздух делался все жарче. Небо приобретало огненно-золотистый цвет. Хребет сузился. В этих местах дорога сохранилась лучше, и теперь ноги путников ступали по массивным каменным глыбам. Тоблакай дожидался там,
— 640-где на дороге темнели большие ямы. В одной из них негромко журчала вода.
— Под дорогой проложен акведук, — сказал Геборий. — Когда идут ливни, он переполняется и заливает все ямы.
Тоблакай нахмурился. Леом взял бурдюки и спустился в яму. Геборий присел отдохнуть. Пристроившись возле камня, он запрокинул голову и сказал:
— Прости, что мы заставили тебя ждать, тоблакай, не желающий открывать свое имя. Тебе хотелось напиться, но яма слишком узка, и ты никак не можешь просунуть туда голову.
Великан диковато ухмыльнулся, обнажив заостренные зубы.
— Когда я убиваю людей, то кое-что от них оставляю себе на память и привязываю к поясу. Скоро там появится и кое-что от тебя.
— Он говорит про твои уши, Геборий, — подсказала Фелисина.
— Я понял, девочка. Он говорит про уши, а ему не дают покоя души тех, кого он зверски убил. Души мужчин, женщин. Он и детей убивал. Скажи, тоблакай, дети умоляли тебя пощадить их? Они плакали, цепляясь за убитых матерей?
— Если и плакали, то не больше, чем взрослые, — пробурчал великан, однако Фелисина видела, как он мгновенно побледнел.
Нет, его взбудоражила не память об убитых детях. В словах Гебория заключалось что-то еще, и тоблакай это уловил.
«Души убитых. Они не дают ему покоя, без конца напоминая о совершенных им злодеяниях. Прости, тоблакай, но ты не вызываешь у меня сочувствия».
— Тоблакай не живут в здешних местах. Что тебя позвало в Рараку? Мятеж, позволяющий безнаказанно убивать кого угодно? Откуда ты сюда приполз, чудовище?
— Я тебе сказал все, что должен был сказать. И не приставай ко мне с разговорами. В следующий раз я заговорю с тобой перед тем, как тебя убить.
Из ямы вылез Леом. Его волосы были опутаны порванной паутиной. На спине в бурдюках булькала вода.