«Самой бы мне не впасть в такое состояние», — подумала она.
— Шаик! В твоих глазах проглядывает богиня!
Эти льстивые слова произнес Камист Рело. Он изо всех сил старался придать своему напряженному лицу ликующее выражение. Шаик равнодушно скользнула по нему глазами и остановила взгляд на Корболо Дэме.
«Полунапанец. Ты напоминаешь мне моего старого наставника. И даже смотришь как он — с холодным презрением. Только я выросла и больше не нуждаюсь в наставниках».
Рело и Дэма окружали предводители племен, верных делу Дриджны. Лица у них были отнюдь не радостными; наоборот, эти люди старательно прятали ужас, пережитый совсем недавно.
В это время к вершине холма на муле подъехал еще один человек в шелковых одеждах жреца. Он сохранял полное хладнокровие и невозмутимость, и это почему-то насторожило Шаик.
Леом держался поодаль. Он с трудом сдерживал себя, стараясь даже не смотреть в сторону Корболо Дэма.
Шаик и Геборий поднялись на вершину холма. Невдалеке виднелись дымящиеся развалины деревни. Между обугленных обломков валялись трупы убитых солдат и конские туши. Каменная арка — и та была черна от копоти. За аркой начиналась дорога, ведущая на юг. По обе стороны от нее тянулись ряды деревьев.
Шаик тронула поводья. Геборий молча сделал то же самое. Старика все еще бил озноб. К ним присоединился Леом. Втроем они направились к арке. Остальные молча поехали следом.
— Взгляни, пророчица, что сталось с этими горделивыми воротами, — нарушил молчание Камист Рело. В его голосе ощущалась едва заметная дрожь. — Аренские ворота нынче стали вратами Клобука. Видишь всю значимость достигнутого? Ты…
— Замолчи! — грубо оборвал его Корболо Дэм.
«Напрасно стараешься, маг. Молчание будет еще красноречивее».
Арка подарила им недолгую прохладу. Затем Шаик подъехала к ближайшему кедру, утыканному распухшими гниющими трупами. Возле дерева она остановилась.
Вернулись дозорные Леома.
— Докладывайте! — велел он.
Четверо потных, запыленных всадников переглянулись, потом один из них сказал:
— Как на этом дереве, так и везде. Более чем на три лиги. Их тысячи.
Геборий подъехал совсем вплотную к дереву и поднял голову, щуря слепые глаза на смердящий труп.
— Где твоя армия, Корболо Дэм? — не поворачиваясь к нему, спросила Шаик.
— Стоит лагерем в непосредственной близости от Арена.
— Значит, взять город вам не удалось?
— Нет, пророчица. Мы потерпели неудачу.
— Что слышно о Таворе?
— Ее флотилия вошла в воды залива, пророчица.
«Как-то тебе понравятся эти аллеи трупов, сестрица…»
— Нам даже не пришлось воевать с этими глупцами, — пояснил Корболо Дэм. Чувствовалось, он до сих пор удивлен случившимся. — Они сдались по приказу Железного кулака Пормкваля. Армия империи всегда гордилась тем, что ее солдаты беспрекословно выполняют любой приказ. Но в данном случае сила обернулась слабостью. Империя потеряла своих великих полководцев.
— Ты считаешь, других у империи нет? — спросила Шаик, наконец поворачиваясь к нему.
— Кольтен был последним, пророчица, — ответил перебежчик. — Новая адъюнктесса нам не опасна. Аристократка, возвысившаяся по прихоти императрицы. Она еще не бывала в настоящих сражениях. И потом, кто ждет ее в Арене? Кто даст дельный совет? Седьмой армии больше нет. Армии Пормкваля — тоже. Тавора явится сюда с полками новобранцев, а ей будет противостоять опытная, закаленная армия. К тому же нас втрое больше. Должно быть, малазанская императрица совсем рехнулась, если думает, что эта изнеженная выскочка сумеет подавить мятеж в Семиградии.
— Приказываю тебе, Корболо Дэм, сняться с занимаемых позиций и соединиться с моей армией.
— Я… пророчица, это…
— У армии Дриджны должен быть только один командир. Выполняй приказ, Корболо Дэм.
«И опять твое молчание говорит больше, чем все слова».
— Слушаюсь, пророчица, — выдавил из себя перебежчик.
— Леом!
— Да, пророчица.
— Наши войска пока останутся здесь. Пусть разобьют лагерь, а потом займутся погребением убитых и казненных.
— Позволь узнать, что будет дальше, когда мы выполним оба твоих приказа? — осторожно спросил Корболо Дэм.
— Встретим с надлежащими почестями Тавору. Только время и место встречи будет выбирать не она, а я… Мы возвращаемся в Рараку, — помолчав, добавила Шаик.
Ее не волновали крики и возгласы. Кого-то ее решение откровенно удивило, кого-то — насторожило и обозлило. Ей задавали вопросы, иногда звучавшие как требования. Шаик оставалась безучастной к происходившему вокруг.
«Рараку — сердце моей новообретенной силы. Я не могу без твоих объятий, иначе мне не одолеть кошмар, зовущийся моей сестрой. Богиня, не дай мне сделать ложных шагов…»
Крики и возгласы понемногу стихли. Порыв ветра пронесся по Аренскому пути и ударил в спину Шаик и ее спутникам.
— Кто это? — неожиданно громким голосом спросил Геборий. — Я ничего не вижу и не чувствую. Скажите, кто этот человек?
— Почему он тебя так волнует, безрукий старик? — насмешливо спросил грузный жрец в шелковых одеждах. — Не более чем солдат. Один из десяти тысяч.
Мутные глаза Гебория странно блестели.
— Разве ты… разве ты не слышишь смех бога? Скажите, кто-нибудь слышит, как смеется бог?
Джистальский жрец снисходительно покачал головой.
— Увы, я слышу только ветер.
Шаик посмотрела на Гебория. Ей показалось, что он еще усох и стал меньше ростом. Она развернула лошадь.
— Пора возвращаться. Вы слышали мои приказы. Выполняйте.
Геборий беспомощно сидел в седле, подняв голову к молчаливому трупу. А в голове старика безумолчно звенел смех, принесенный ветром.
«Ты не хочешь, чтобы я это видел? Не ты ли лишил меня и этого зрения, Фенир? А может, это сделал незнакомец с зеленоватым лицом, который незаметно втек в меня? Жестокая шутка? Или… милосердие?.. Гляди, Фенир, что стало с твоим блудным сыном, и знай: я хочу вернуться домой… Я очень хочу домой».
Командир гарнизона Блистиг стоял на парапете и смотрел на адъюнктессу Тавору и ее свиту. Они поднимались по широким ступеням, вырубленным в известняке, направляясь к воротам дворца. Адъюнктесса оказалась моложе, чем он предполагал. Командир вспомнил слухи, ходившие о Таворе, и мысленно согласился с ними. Ее жестокость ощущалась даже на расстоянии. Рядом с адъюнктессой шла совсем молоденькая женщина — ее помощница и, как утверждали, возлюбленная. Блистиг не помнил, чтобы где-нибудь слышал ее имя. По другую руку шел некто Гимлет Гамет. Рассказывали, он служил еще у родителей адъюнктессы, являясь начальником домашнего караула. Блистиг почувствовал в нем старого, опытного солдата, знающего о войне не понаслышке.