— Согласен. Когда мул подбежал к пещере, там открылся проход.

— Тогда почему верховный жрец им не пользуется?

— Сомневаюсь, друг мой, что мы легко поймем Искарала Паста, — ответил Маппо.

— Сейчас для нас главное — попасть наверх. — Ты прав, Икарий.

Неожиданно полуджагат коснулся его плеча.

— Маппо, я хочу тебя спросить.

— О чем?

— Из моего колчана пропало несколько стрел. На лезвии меча я обнаружил следы крови. И потом, эти жуткие раны у тебя на шее. Скажи, мы… сражались? Я ничего не помню.

Трелль ответил не сразу.

— Видишь ли, Икарий, пока ты спал, на меня напал леопард. Я сначала выпустил в него стрелы, а потом добил твоим мечом. Такой пустяк. Если бы ты не спросил, я бы и не вспомнил.

— Опять, — прошептал Икарий. — Опять я выпал из времени.

— Успокойся, дружище. Ты ничего не потерял.

— Почему я всегда слышу от тебя только этот ответ? Неужели тебе больше нечего мне сказать?

— Я же не виноват, Икарий, что в такие моменты не происходит ничего важного.

ГЛАВА 3

Из всех промалазанских сообществ, существовавших в те времена на захваченных землях, наиболее известными были «красные мечи». Они считали себя носителями нового мышления, видевшими в укреплении Малазанской империи несомненное благо. Однако жестокое обращение с инакомыслящими соплеменниками сделало этот псевдовоенный культ предметом откровенной ненависти.

Жизнь под ярмом. Илем Трот

Фелисина неподвижно лежала, придавленная Бенетом. Наконец его тело содрогнулось в последний раз. Спазм страсти погас. Бенет отвалился и схватил прядь ее волос. Фелисина увидела его пылающее чумазое лицо и сверкающие глаза, в которых отражался свет масляной лампы.

— Скоро, девочка, это начнет тебе нравиться, — сказал он. Стоило Бенету лечь с ней, как внутри Фелисины вспыхивала едва сдерживаемая дикость. Нет, не отвращение, а что-то иное, чему она не могла дать названия. Она знала: это состояние пройдет. Должно пройти.

— Да, Бенет, — покорно сказала Фелисина. — Скажи, ты дашь ему день отдыха?

Пальцы Бенета больно дернули ее за волосы, потом отпустили.

— Раз обещал, дам.

Он отодвинулся и стал застегивать штаны.

— Не понимаю только, чего ты так хлопочешь об этом старике. Ему и месяца здесь не протянуть.

Шумно дыша, Бенет разглядывал Фелисину.

— Клобук тебя накрой, девчонка, а ведь просто красавица. Только не лежи подо мной бревном. В следующий раз будь поживее. Не пожалеешь. Я сумею тебя отблагодарить. Добуду тебе мыла, новый гребень, вошебойку. Обещаю, ты будешь работать здесь, в Закавыках. Доставь мне удовольствие — и у тебя будет все.

— Подожди еще немного, — попросила она. — Скоро боль пройдет.

Вдали ударил колокол одиннадцатой стражи. Фелисина и Бенет находились в дальнем конце рудника, называемого Закавыки. Эту штольню пробивали «гнилоногие» — каторжники, у которых от отатаральской руды начинали пухнуть и гнить ноги. Штольня была невысока; добираться сюда пришлось чуть ли не ползком. В воздухе удушливо пахло отатаральской пылью и известняком, покрытым мелкими капельками влаги.

К этому времени все каторжники были обязаны вернуться в поселение, однако Бенет — правая рука капитана Саварка — находился на особом положении. Заброшенную штольню он объявил своей собственностью. Сегодня была их третья встреча. Фелисина успела немного привыкнуть, а тогда, в первый раз, ей казалось, что она умрет. Не успели их пригнать в Макушку — поселение каторжников в Досинской яме, — как Бенет ее заприметил. Он был рослым, в плечах даже шире Бодэна. Сам каторжник и подневольный, Бенет, по сути, владычествовал над другими каторжниками. Местные власти это устраивало. Бенет был человеком опасным, жестоким и… на удивление обаятельным.

Плавание на невольничьем корабле преподало Фелисине столько уроков жизни, что она едва успевала перевести дух. Очень скоро она поняла: ее тело — это товар, который можно выгодно продавать. Покупателей хватало. За это Фелисина получала от корабельных стражников дополнительную пищу, поддерживая себя, Гебория и Бодэна. Разумеется, никто не дал им отдельной каюты. Но от тех, под кого ложилась Фелисина, зависело, в каком месте приковать того или иного узника. Их троих поместили на пандусе, что выгодно отличалось от вонючего, залитого водой трюма. Вода, смешанная с нечистотами, доходила там почти до колен. Узники заживо гнили в ней, дыша губительными испарениями. Некоторые тонули: кто от истощения и болезней, кто от безысходности.

Узнав, чем куплены их относительные удобства, Геборий возмущался и говорил, что ему такие жертвы не нужны. Поначалу Фелисина сжималась от стыда. Но затем историк прекратил свои гневные речи — ему тоже хотелось жить. Бодэн вел себя по-иному. Он оставался бесстрастным, как будто Фелисина была ему совершенно незнакома. Он молчаливо поддерживал ее сторону, а в Макушке сразу же постарался снискать расположение Бенета. Между Фелисиной и Бодэном возникло нечто вроде взаимовыгодного союза, и, когда рядом не было Бенета, малазанский разбойник оберегал ее от превратностей каторжной жизни.

Еще на корабле Фелисина изучила вкусы мужчин, а также вкусы нескольких стражниц, в чьих объятиях она тоже побывала. Казалось, все это подготовило ее к встрече с Бенетом. Почти подготовило, если не считать тяжести его тела и величины его мужской снасти.

Вздрагивая, Фелисина натягивала на себя арестантское одеяние.

Бенет наблюдал за ней. Дрожащий свет лампы освещал его скуластое лицо и блестел на длинных курчавых волосах, смазанных китовым жиром.

— Если хочешь, я переведу старика работать на пашню, — сказал он.

— Это правда? — спросила Фелисина.

Он кивнул.

— Если будешь делать то, что велю, я не стану брать себе других женщин. Я — король Макушки. Я сделаю тебя своей королевой. Бодэн станет твоим телохранителем. Я ему доверяю.

— А Геборию?

Бенет передернул плечами.

— Ему — нет. Да и толку от него мало. Таскать повозку — это все, что он может. Либо повозка, либо плуг на пашне.

«Король» Макушки подмигнул Фелисине.

— Но раз он тебе друг, я ему что-нибудь подыщу.

Фелисина провела руками по своим давно не мытым волосам.

— Эта повозка его доконает. На пашне ему придется опять впрягаться. Какая разница: повозка или плуг? Я же просила помочь Геборию.

Бенет недовольно сощурился. Фелисина поняла, что забылась; жизнь, в которой она могла требовать и приказывать, осталась далеко позади.

— Ты думай, девчонка, прежде чем языком трепать. Тебе еще не приходилось тянуть повозку, доверху набитую камнями. Волочешь ее с пол-лиги, почти ползком. Потом сгружаешь добытое, возвращаешься назад и опять нагружаешь. За три-четыре таких поездки язык высунешь. А на пашне — земля мягкая, плуг сам по ней идет. Чуешь разницу? И учти: если я перевожу кого-то из штолен в другое место, я должен объяснить причину. В Макушке каждый обязан работать.