Поравнявшись с самой высокой из статуй Первопроходцев, Куай-Гон отцепился и спрыгнул Первопроходцу на плечи, потом соскользнул вниз, на пьедестал, и, наконец, соскочил на плиты площади.
На площади же творилось следующее.
Один из родианцев пятился задом, планомерно отстреливаясь. Так, пятясь, он и влетел прямо в объятия двоих гвардейцев, которые довольно грубо уложили его на мостовую. Второму родианцу было еще проще — сломанная нога приковала его к месту падения, где он и дожидался смирно своей участи.
Куай-Гон, потеряв интерес к родианцам, развернулся на каблуках и поспешил к Валоруму. Уцелевшие гвардейцы сомкнули вокруг него каре и стояли с ружьями наизготовку. Ади была тут же. Заметив Куай-Гона, она предупредила стражников, чтобы они его пропустили.
Правая сторона плаща Валорума пропиталась кровью.
— Надо доставить его в медицинский центр, — выпалила Ади.
Куай-Гон подхватил Валорума под руку и помог ему подняться. С другой стороны канцлера поддерживала Ади. Так, с активированными световыми мечами, они и двинулись обратно к зданию Сената. Гвардейцы прикрывали отход.
Кто-то — у кого было время и желание этим заниматься — подсчитал, что любой свалившийся с крыши здания Галактического сената приземлится прямо в медцентре, где сенаторы пользовались исключительными привилегиями. При условии, конечно, что ветра, продувающие каньоны Корусканта, будут дуть как раз в нужном направлении и упавшему достаточно повезет, чтобы его не сбили разнообразные летательные аппараты, когда он будет пролетать сквозь воздушные магистрали.
Более безопасный метод для них очутиться невредимым в медцентре Галактического сената был подняться туда на лифте из зала Сената или воспользоваться ховером, как предпочел поступить сенатор Палпатин.
Медцентр занимал верхние пять этажей заурядного здания с отвесными стенами, возвышавшегося до среднего уровня Корусканта. Его многочисленные входы были размечены разными цветами и другими знаками, поскольку для каждой расы здесь был свой отдельный вход. Ведь многим из них требовались особая сила тяжести и состав атмосферы. Ложи в зале Сената тоже учитывали условия, которые требовались их обитателям.
Сате Пестаж посадил ховер в свободном боксе парковочной платформы, вблизи от входа, помеченного как предназначенный для людей и близких к ним рас, но подальше от самой разукрашенной из всех приемных зон.
— Не теряй времени, — сказал Палпатин с заднего сиденья, — но веди себя вежливо.
Пестаж кивнул.
— Будьте уверены.
Палпатин открыл заднюю дверцу округлого ховера, вышел, изящным жестом поправил складки вышитого плаща и исчез в дверях. В холле он наткнулся на сенатора Орна Фри Таа.
— Я слышал, вы там присутствовали, — сказал Палпатин.
Пухлый тви'лекк потряс тяжелой головой — по-видимому, это должно было означать глубокую скорбь.
— Настоящая трагедия. Воистину, это ужасно.
Палпатин скептически приподнял бровь.
— Ну, хорошо, — раздраженно запыхтел Таа. — На самом деле, Валорум отклонил мои требования относительно снижения тарифов на экспорт рилла с Рилота. Если я смогу помочь делу, навестив его в медцентре, я так и сделаю.
— Мы делаем, что должны, — мягко сказал Палпатин.
Таа некоторое время молча изучал его.
— И я правильно понимаю, что ваш визит вызван исключительно искренней заботой?
— Верховный канцлер — глас Республики, верно?
— На данный момент, — с отвращением согласился Таа.
Охранники из Гвардии были расставлены по всей приемной зоне, так что Палпатину пришлось не меньше шести раз предъявлять идентификатор, прежде чем его впустили в зал ожидания, зарезервированный для посетителей Валорума. Там он обменялся приветствиями с сенатором от Алдераана Бэйлом Органой — высоким, привлекательным брюнетом — и со столь же представительным сенатором от Кореллии, Комом Фордоксом.
— Вы уже слышали, кто несет ответственность за все это? — спросил Фордокс, стоило Палпатину усесться на кушетку напротив него.
— Только то, что «Невидимый фронт» наверняка замешан.
— У нас есть доказательства их участия, — сказал Органа.
Лицо Фордокса исказилось от гнева и смущения.
— Это за пределами понимания.
— Акт, который не может остаться безнаказанным, — согласился Органа.
Палпатин сочувственно поджал губы и покачал головой.
— Ужасное веяние времени, — сказал он.
Недуги, которые приводили в медцентр, обычно были следствием злоупотребления едой или напитками, или травм, полученных на скупбольных кортах, или аварий аэротакси. Бывало, что попадали они сюда и в результате случающихся время от времени дуэлей. Изредка сенаторов загоняла в медцентр болезнь, и уж совсем редко — попытка покушения.
Палпатин чувствовал свою ответственность.
Он должен был выяснить, что произошло во время его встречи с Хаваком. Этот юный радикал не раз подчеркивал, что Валоруму нужно дать понять, насколько опасен «Невидимый фронт». Но Палпатин и не думал, что Хавак пойдет на покушение.
То, что Хавак был к тому же и глупцом, делало его особенно опасным. Неужели он действительно верил, что, если во главе Сената будет стоять кто-то другой, дела «Невидимого фронта» изменятся к лучшему? И неужели он не понимает, что Валорум — их самый надежный союзник в деле обуздания Торговой Федерации — путем введения налогов или еще как-либо? Попытавшись убить Валорума, Хавак не только придал достоверности в глазах общественности заявлениям Федерации, что «Невидимый фронт» представляет угрозу для общества, он еще и сделал более обоснованными их требования о наращивании оборонительной армии.
Стоит напомнить Хаваку, кто его настоящий враг.
Если только, подумал Палпатин, Хавак вовсе и не хотел привлекать к себе внимания. Может ли оказаться так, что за обходительной, но неопределенной миной Хавака скрывается пытливый ум?
Палпатин предавался раздумьям, пока Фордокс и Органа наносили визит Валоруму. Он все еще продолжал размышлять, когда спустя какое-то время в зал ожидания вошла Сэи Тария.
Палпатин встал и поздоровался.
— Как я рад вас видеть живой и здоровой, Сэи. С вами все в порядке?
Она постаралась приветливо улыбнуться.
— Теперь-то я нормально себя чувствую. Но это было ужасно.
Палпатин изобразил на лице понимание серьезности момента.
— Мы сделаем все возможное, чтобы защитить верховного канцлера.
— Я знаю.
— Как он?
Она взглянула на дверь.
— Он… очень хочет вас видеть.