Койн, Салли и Джин Ди ухмылялись.
— Сделай джапа, — пропел вполголоса Салли.
Вэл смотрел только на Койна:
— Почему джапа?
Парень пожал плечами:
— Круто.
— Джапы помешаны на безопасности, — сказал Вэл. — У них бодигарды из задницы лезут.
Койн хохотнул:
— Так еще круче. А мы посмотрим, Вэл, мальчик мой. А потом все вместе будем вспоминать.
Вэл чувствовал, как колотится сердце.
— Нет, я серьезно, — сказал он, надеясь, что голос не так дрожит и трясется, как тряслось все внутри. — Мать говорит, что японские советники, которые приезжают к мэру или к окружному прокурору, крейзанулись на безопасности. Бодигарды ходят с ними везде. Она говорит, что, когда приезжает Казаи, Морозуми или Харада, возле Центра перекрывают все движение, потому что… — Вэл осекся, но поздно. Он уже сказал гораздо больше, чем следовало.
Койн подался вперед. В линзах усиливающих очков на его худом лице вспыхивали пятна света.
— Потому что тогда никто не сможет подойти к ним достаточно близко, так ведь, Вэл, мальчик мой? — Он показал рукой на тоннель. — А мы сможем, ведь так?
— Никто не знает, в какие дни приезжает мэр и его япошки, — сказал Вэл, тут же возненавидев свой скулящий голос. — Правда. Клянусь.
— Даже твоя старушка? — спросил Джин Ди. Из темноты ему ответило эхо. — Она ведь там возле больших шишек крутится, а?
Вэл сжал кулак, но Койн перехватил его руку.
— Она не знает, — сказал Вэл. — Никогда. Честно.
— Хей, Вэл, мальчик мой, засохни, — сказал Койн, хлопая его по плечу. — Мы тебе верим. Все в порядке. У нас полно времени, детка. Спешить незачем. — В усиленном свете Койн походил на демона. — Мы ведь все здесь друзья, так? А это милое местечко. Тут теперь будет наш клуб, без всякой шпаны, понятно? — Он в последний раз потрепал по руке Вэла и улыбнулся остальным.
— Неважно, джап это будет или кто другой, главное — тело, чтобы мы могли кайфовать вместе, когда ты его сделаешь. Я прав?
Они сидели и курили в темноте.
Кэрол стрельнула три флакона флэшбэка у кого-то из клерков в офисе окружного прокурора, чтобы продержаться до обеда, и провела утро, записывая показания по гражданским делам для нескольких адвокатов, чьи офисы находились в Центре. Она всегда бывала довольна, когда ей доводилось записывать показания для частных фирм, потому что это значило дополнительные деньги с продажи копий. Некоторые стенографистки отсутствовали — как обычно, — но ей сказали, что одна из них, по имени Салли Картер, с которой Кэрол не была близко знакома, осталась дома, получив известие о гибели мужа в бою под Гонконгом. Все, как обычно, закудахтали о том, что американским парням незачем проливать кровь на Востоке, сражаясь за японских или китайских диктаторов, но в конце концов все признали, что стране нужны деньги и что ничего, кроме военных технологий да пушечного мяса, Япония и ЕС у Америки не купят.
Отсутствие Салли Картер означало больше работы и деньги с продажи для Кэрол.
В 11.00 она глянула в ящик своего стола, готовая перехватить пончик из коричневого пакета, вспомнила, что не собрала сегодня ланч и почему. Мысль о шпионском рандеву с помощником окружного прокурора заставила улыбнуться.
В 11.15 позвонил Дэнни. Видимо, он звонил с платного, плохо освещенного телефона в каком-то баре, и картинка была соответствующей: не Дэнни, а расплывчатое бледное пятно в ореоле теней. Но это знакомое пятно. И его голос тоже не изменился.
— Кэрол, — сказал он, — классно выглядишь, детка. Правда.
Кэрол ничего не ответила. Она не могла говорить. Восемь с половиной лет прошло с тех пор, как она в последний раз видела Дэнни или слышала его голос.
— Короче, — заговорил он, торопясь заполнить паузу, — я тут приехал в Лос-Анджелес на пару дней… я теперь в Чикаго живу, ты знаешь… и я подумал… точнее, я надеялся… в общем, черт возьми, Кэрол, ты не откажешься пообедать со мной сегодня? Пожалуйста? Для меня это очень важно.
«Нет, — подумала Кэрол. — Ни за что. Ты бросаешь меня и Вэла, без писем, без объяснений, без алиментов, а потом звонишь через восемь с половиной лет и говоришь, что хочешь со мной пообедать. Ни за что. Нет».
— Да, — услышала она свой голос и, почувствовав себя, как во флэшбэке, подумала, уж не смотрит ли она это из какого-нибудь печального будущего. — Где? Когда?
Дэнни назвал ей место. Это был бар в центре, куда они бегали на обеденные перерывы пятнадцать лет тому назад, когда только переехали сюда и старались использовать всякую минуту, чтобы побыть вместе.
— Скажем… через десять минут?
Кэрол знала, что если возьмет свою «Хонду», та может не выдержать, и тогда она останется без машины в какой-нибудь паршивой части города. Придется ехать автобусом.
— Двадцать, — ответила она.
Бледное пятно, которое было Дэнни, кивнуло. Ей показалось, что она видела улыбку.
Кэрол нажала на кнопку отключения и задержала на ней свой палец, как будто лаская. Затем быстро поправила макияж и спустилась вниз, к автобусу.
— Полпути к базе. До места назначения пять минут.
«О черт. К черту все». Роберту противно. Он столько лет это смотрит и знает, чего не случится. Все равно что мастурбировать, не кончая.
Он не открывает глаз… по крайней мере пытается. Видения, которые дает флэшбэк, можно подавить лишь чудовищным усилием воли. На лужайке слева от него смеются и машут руками люди.
Роберт пытается убежать, вернуться в иное время, к иной памяти… но, едва все начинается, включается флэш. Они подъезжают к железнодорожной эстакаде.
Раздается звук. Голуби заполняют прогалину неба над лужайкой.
«Бесполезно. Зря. Бессмысленно».
Три секунды спустя он срывается с подножки автомобиля сопровождения и бежит к синему «Линкольну».
«Бесполезно». Никакое усилие воли не может заставить его двигаться быстрее. Память и время неизменны.
«Даже моя чертова память. Я псих. Кей, как мне тебя не хватает».
Второй выстрел. Он прыгает на багажник, хватается за металлический выступ, ставит ногу на пластинку с номером. Третий выстрел.
Роберт старается не смотреть, но от зрелища взрывающейся президентской головы отгородиться невозможно.
«Двадцать лет спустя пятьдесят процентов опрошенных американцев вспомнят, что видели это живьем по телевизору. Это никогда не показывали по телевизору. Разрешенные цензурой кадры из фильма Запрудера опубликовали лишь два года спустя, и то в журнале „Лайф“. До флэшбэка воспоминания лгали… а мы их отредактировали. Черт, за Кеннеди голосовали всего сорок с чем-то процентов избирателей, а через десять лет после его гибели семьдесят два процента опрошенных заявили, что отдали свой голос за него.