Что же делать? Конечно, надо бы спасать паренька. Но как? Возвращаться, искать патрульных, отвлекать их на себя? Но это нужно было делать сразу. Если они уже поймали юношу, то отпускать его не станут, а увидев Глеба, просто откроют огонь. Погибнув сам, он ничем не поможет и парню. К тому же, есть небольшая вероятность, что Сашку тоже удалось убежать. Тогда вообще получится глупо: напрасно ввяжется в драку и опять же наверняка схлопочет пулю – теперь, зная его прыть, храмовники церемониться не станут.
Но даже если Сашок и попался к ним в лапы, то, добравшись до Деда Мороза, можно будет попросить за юношу – ведь тот тоже стремился к этой встрече, проделал такой путь! Неужели предводитель морозовцев не поможет? Ведь у них же со Святой перемирие, они встречаются, решают общие вопросы… Почему бы не попросить, чтобы она отпустила одного беззащитного мальчишку, не сделавшего никому ничего плохого?…
В итоге раздумий мутант решил пробираться к памятнику Ленина. Ведь они договорились с друзьями встретиться там, если вдруг потеряются. Вот и потерялись. Даже если Сашка схватили, Пистолетец должен прийти туда. Но есть вероятность, что и паренек свободен и тоже придет к Ленину.
Глеб забежал далеко, но примерное направление, в котором он двигался, помнил. Тем не менее, Советский проспект он искал долго. А когда наконец нашел – сразу же увидел на противоположной стороне улицы сквер, где на высоком постаменте стояла, прижав к лацкану пиджака правую руку, большая черная фигура человека. За памятником, вдалеке, тускло поблескивала река. «Сухона», – вспомнил Глеб.
Пригнувшись и оглядываясь по сторонам, мутант перебежал дорогу. Прямо к памятнику он не пошел – пространство там было открытым. Но справа и слева росли кусты и деревья. Направо показалось чуть ближе, Глеб метнулся туда. Едва отдышавшись, услышал восторженный шепот:
– Ты пришел! Я думал, что вас схавтили…
Оказывается, Пистолетец сидел тут уже очень долго. Так получилось, что убегая, он как раз и попал сюда. А поскольку за ним никто не гнался, решил остаться, дожидаясь друзей. И очень-очень боялся, что они не придут, что он остался один на один с чужим, недружелюбным, опасным городом!
Высказав все свои переживания и восторги, лузянин наконец спохватился:
– А где Шасок?
– Не знаю, – понурился Глеб. – За ним погнался один патрульный, за мной другой…
– Может, убежал?
– Надеюсь. Будем ждать.
– Подождем, конечно… А догло?
– Сколько надо, столько и будем, – отрезал мутант. – Пока не придет.
– А если…
– Без если! – Глеб начал злиться, но спохватился, подумав, что Пистолетец-то уж точно ни в чем не виноват, и сказал чуть мягче: – Давай подождем до утра. Все равно же ночью мы к Деду Морозу ломиться не станем.
– Давай до утра, – кивнул Пистолетец. – С тобой мне хоть сколько не штрасно.
– Добро пожаловать в Великий Устюг!.. – с сарказмом пробормотал мутант.
– Мечты сбиваются.
– Вот тут ты в точку, – горестно усмехнулся Глеб. – Что-то сбились наши мечты с пути истинного.
– Ну, я другое имел… – начал лузянин, а потом махнул беспалой рукой: – Нигечо! Как сбились, так и назад вобьются.
Подождали до утра. Пистолетец прикорнул прямо на влажной траве, подстелив под себя мешок из-под ботинок, который он почему-то сохранил. Мутант сидел на корточках, прислонившись спиной к дереву.
Утро выдалось солнечным, ничем не напоминавшим вчерашние прохладный вечер и дождливую ночь. Впрочем, несмотря на солнце, настроение у Глеба было пасмурным и хмурым. От приступов острой обиды временами становилось трудно дышать. Ведь это надо же так – добирались полсотни километров, преодолевая черт-те что, вспомнить страшно! Добрались. Осталось пройти всего-то, может, двести-триста шагов – и на тебе, потеряли товарища. Да и сами пока что застряли. Да, конечно, все знали, на что идут. И он, Глеб, не раз предупреждал того же Сашка, что идти в Устюг опасно, что это почти неминуемая смерть… Все всё знали, но шли. Пришли и… А что «и»? Что, собственно, случилось? Сашок же не погиб! Уж выстрелы ночью точно были б слышны!.. Конечно, храмовники могли убить парня и потом, в своих подземельях. В назидание нарушителям законов. Но, с другой стороны, если в назидание, то должны наказать прилюдно, иначе какой смысл, кто об этом узнает?… А раз так, то Сашок с большой вероятностью жив. И тогда он, Глеб, поступит так, как уже решил: попросит помощи у Деда Мороза. Даже если вдруг окажется, что бородатый волшебник может выполнить только одно желание, то черт с ней, с этой памятью! Лишь бы Сашок остался жив. Попросятся все втроем в морозовцы и будут себе жить-поживать… Сделают плот, поплывут в Устюг…
Мутант не заметил, как начал дремать.
– Эй, – стал тормошить его Пистолетец. – Уже утро!
– Что, приплыли?… – вскинулся Глеб. Увидел лузянина, потряс головой, немного пришел в себя, с трудом поднялся на затекшие ноги.
– Народ уже ходит понемжонку, – шепнул Пистолетец.
– По чему ходит?… – снова встряхнул головой мутант. – А! Понемножку… Ну и мы тогда пошли. И давай, знаешь, уверенно так пойдем, не зыркая особо по сторонам, чтобы внимания не привлекать. Какой там у Деда Мороза номер дома, восемьдесят пять?
– Быраки так вроде сказали. Еще он розовый.
– Да, помню. Двухэтажный, углом стоит. И должен быть на той стороне улицы. Но мы с тобой по этой пойдем, так лучше будет видно.
Пройти пришлось совсем немного, буквально пару кварталов. Обратили внимание и на развалины Соборного Дворища, где один из храмов – вероятно, тот самый Успенский собор, о котором говорили рыбаки, – действительно все еще напоминал очертаниями здание, а не просто груду камня. Причем, проход к нему был расчищен. «Это мы, считай, в самое логово Святой сунулись!» – невольно подумал Глеб и перевел взгляд на противоположную сторону улицы, где углом к перекрестку стоял двухэтажный дом. Когда-то он и впрямь, наверное, был розовым, сейчас же розоватые фрагменты виднелись лишь местами из-под слоя пыли и грязи. Левое крыло, параллельное Советскому проспекту, имело десять закругленных поверху окон – пять на первом этаже и пять на втором. Причем те, что на втором, были чуть выше нижних. Правая часть здания, расположенная вдоль перпендикулярной проспекту улицы, была чуть короче, она имела только шесть окон: три на три. Центральная же часть здания была круглой: пять окон вверху, четыре внизу и деревянная дверь по центру, окруженная ажурной черной решеткой. Над входом почему-то висела темная от времени истертая надпись: «Лавка». Да еще на правом крыле, под самой крышей висели вразнобой три синие буквы: «Д», «М» и «А». А на левом крыле, между первым и вторым окном, считая от центра здания, синел очищенный кем-то от грязи квадрат с двумя белыми цифрами: «8» и «5».
– Вот он, – тихо сказал Глеб. – Восемьдесят пятый дом.