– Что? – растерянно переспросил он.
– Там в кухне собачий лаз. Убегай, пока мокквисин занят с отцом. Когда он уведет тебя в лес, будет поздно…
Мотылек промедлил несколько мгновений. Но не успел даже обдумать услышанное, как дверь распахнулась и в дом вернулся староста. Из-за его спины выглянул Кагеру, уже в соломенной шляпе, махнул рукой Мотыльку:
– Ты доел? Пошли!
Вот и остался позади дом старосты, где удивительно смешались запахи масляной лампы, грибной подливки и затаенного страха. Снова вокруг темная сырая ночь, светлячки, камешки шуршат под ногами. А в ушах Мотылька звучит слово «мокквисин», которым сын старосты назвал учителя Кагеру. Мокквисин. Лесной демон.
«Убегу, – внезапно решил Мотылек. – Прямо сейчас!»
Все мышцы напряглись, сердце заколотилось: броситься бы в обратную сторону – и гори все синим пламенем… Но Тошнотник обернулся, заглянул в лицо, словно прочитав мысли, как бы невзначай показал клыки. Мотылек вздохнул, опустил голову и покорно поплелся вслед за знахарем.
Конец первой части
– Мису-у-ук! Выплюнь немедленно святую старицу Ямэ-э-эн!
Мотылек, ковылявший по дорожке к выгребной яме с огромным вонючим помойным ведром, остановился и завертел головой, высматривая источник воплей. Так и есть – у задней стены, где кухня, Головастик опять застал Мисук за попыткой сожрать гадюку. «Святая старица Ямэн» частенько приползает туда перекусить, но у нее не хватает ума сообразить, что кошке тоже прекрасно известно время и место ее обеда. Мисук, в свою очередь, прикидывается, что не может отличить змею от любимого лакомства, маринованного угря, – а что, полное наружное и вкусовое сходство! Но гадюку жрать нельзя – это змея сихана, а в доме Кагеру едят только тех, на кого укажет хозяин. Поэтому Головастику постоянно приходится вынимать гадюку из пасти у кого-нибудь из домочадцев, чаще всего – у полосатой лесной кошки, которую сихан в насмешку назвал древним аристократическим именем Мисук – «прекрасная и целомудренная».
– Мису-у-ук! – надсаживается Головастик. – Дрянь ты этакая!
Мисук сидит на крыше кухни, сжимая в зубах полузадушенную змею, с таким видом, как будто понятия не имеет, что это у нее такое свисает из пасти.
– Выплюнь старицу, уродка!
Кошка смотрит вниз с высокомерным видом. Змея слабо мотает толстым хвостом.
– Сейчас буду камни кидать!
– Мисук! – доносится из дома резкий, как удар хлыста, голос Кагеру, легко перекрывая вопли Головастика. – Поигралась и хватит!
Кошка грациозно спрыгивает на крыльцо. «Так вы утверждаете, что у меня что-то во рту? – выражает ее взгляд. – Вы уверены, что там что-то есть? Ах, вот это? Посмотрим, что это… М-м… ну да, змея. Странно. Как она сюда попала?»
Мотылек переложил ведро из руки в руку. Ход его мыслей прост – если змея в пасти у кошки, то возле выгребной ямы, где она любит подремать после обеда, ее нет. А значит, на этот раз никто не помешает ему вылить помои в нужном месте – и он получит одним подзатыльником меньше. Мотылек улыбнулся и поволок ведро дальше.
Дом Кагеру, обширный, запущенный, на коротеньких сваях, прилепился к склону горы в узкой мрачной долине меж двух невысоких хребтов, заросших сырым, совершенно непроходимым лесом. С тех пор, как в долине поселился Кагеру, оттуда убрались все, даже охотники со своими временными шалашами и силками. Ближайшее обитаемое место, деревенька Сасоримура, было в соседнем ущелье, в полутора ри отсюда. По дну долины день и ночь глухо грохотал на перекатах широкий быстрый ручей. Глубины в нем было по колено, вода ледяная, кристально чистая. Головастик с Мотыльком часто ловили там рыбу. Вдоль ручья проходила довольно запущенная тропа, которая потом сворачивала к перевалу и дальше, в Сасоримуру. В темном буковом лесу вокруг ручья кишело мелкое зверье, переплетались кабаньи тропки, в кронах резвились серые белки, в подлеске вились тучи комаров и прочей летающей пакости. Но особенно много тут водилось всяческих пауков. Не было дерева, с которого не свисали бы липкие сети паутины. В траве сновали скорпионы самых разных форм и расцветок. Когда Мотылек в первый раз увидел на крыльце скорпиона – маленького, серого, с крошечным задранным хвостиком, – он тут же с визгом удрал в дом. А потом ничего, привык, раскидывал с дороги босыми ногами.
Без помех добравшись до выгребной ямы, Мотылек выкинул мусор, вернулся, поставил ведро возле кухни, плеснул туда воды, набросал травы. С кухни пахло разваренной рыбой и морковью – Головастик готовил обед. На крыльце уже сидела со скромным видом вездесущая Мисук, дожидаясь рыбьих хвостов и голов, а на самом деле, разумеется, выжидая удобный момент, чтобы украсть кусочек филе.
– На, подавись!
Из дверей вылетела неочищенная морковка. Мисук поймала ее на лету, обнюхала, недовольно фыркнула. На кухне радостно захохотал Головастик.
Рыбный суп пах какой-то терпкой кислятиной. «Неужели опять кизила добавил?» – недовольно подумал Мотылек. Дом со стороны ущелья был обсажен кизилом, и его темно-красные ягоды Головастик щедро сыпал во все блюда. Просто поразительно, сокрушался Мотылек, как это Головастик снова и снова умудряется из свежих овощей и только что пойманной рыбы сварганить такое отвратительное варево. Впрочем, старший ученик сихана был неприхотлив. Дай ему волю – съел бы рыбу сырой и не заметил.
Мотылек поднялся на крыльцо, заглянул внутрь.
– Ну как, еда готова?
Головастик угрюмо покосился на него сквозь нечесаные космы. Суп был предоставлен сам себе, вовсю кипел над жаровней и, судя по бурой пене, налипшей на стенках котла, уже давно переварился.
– Готова, да не про тебя, – проворчал он. – Мы с учителем еще подумаем, стоит ли переводить на всяких Личинок такой шикарный суп. Твой обед знаешь где?
– Где?
– А ты его только что в яму вылил!
Все попытки Мотылька подружиться с Головастиком разбивались о непреодолимую стену его враждебности. Головастик был сирота, крестьянский сын, мрачный, сутулый, похожий на лешачонка, – серые волосы взлохмачены, одет в жуткие обноски, выглядит и пахнет так, словно не мылся с самого рождения. Кагеру подобрал его в префектуре Нан, знаменитой житнице Кирима, прославленной своими невероятными урожаями риса-длиннохвостика и невероятной же нищетой населения. Головастик с пяти лет работал в поле, и к десяти годам его спина была уже скрючена, как у старика. Выглядел он натуральным заморышем – тощие ручонки, ноги как палки, острая куриная грудь. Но Мотылек имел возможность узнать, насколько мальчишка силен. Головастик несколько раз колотил его, по любому пустяку, нарочно стараясь сделать побольнее. Кстати, Головастиком его прозвал Кагеру. Настоящее свое имя ученик с удовольствием забыл и никогда не вспоминал.
В первый день, увидев в доме Кагеру мальчика, почти ровесника, Мотылек искренне обрадовался. Однако Головастик на его радость ответил прохладно. Точнее, долго прикидывался, что никакого Мотылька тут вообще нет, но потом все же не выдержал и уставился на нового ученика, да так злобно, что тот даже растерялся. С самого начала Головастик не упустил ни единой возможности показать Мотыльку, что он тут лишний. Постоянно огрызался, дразнил его и обзывал, ябедничал на него сихану. Учителю Головастик был предан сильнее, чем Тошнотник, несмотря на то что знахарь обращался с ним неласково, частенько бил и заставлял работать с утра до ночи.