Она шла наугад очень долго — так же долго, как ехала сюда, — понятия не имея, где оказалась и куда направляется, движимая одной целью: оторваться подальше от бабки. Когда над городом зашло солнце, совершенно выдохшаяся Ники случайно прибрела на берег Невы. Берег тоже был чужой — какие-то верфи, баржи, — но по крайней мере это была Нева. А далеко на западе, на фоне красного закатного неба чернел знакомый силуэт Смольного собора.
«Ой, в той же стороне Леннаучфильм!» — вспомнила Ники. На душе у нее просветлело.
«Отлично! Вот туда я и пойду, — решила она. — Буду там жить, пока не найдется мама!»
И с новыми силами пошагала вдоль набережной, чувствуя себя так, словно возвращается домой.
В студии группы «Утро понедельника» шумел чайник и раздавалась громкая болтовня Нафани. Ники, предвкушая, как упадет на стул и вытянет уставшие ноги, распахнула дверь. На неработающей колонке был накрыт стол: батон, лещ, плавленный сырок и початая банка кабачковой икры. За «столом» восседал Нафаня, дымил безникотиновой сигаретой и добродушно поглядывал на гостя, с жадностью поедающего гигантский бутерброд из перечисленных ингредиентов. С лица Ники медленно сполза улыбка.
— Завьялов?! — прошипела она.
Лешка поднял голову и, что-то промычав набитым ртом, приветственно кивнул. Судя по его виду, он чувствовал здесь себя вполне непринужденно.
— Ники, здорово! — обрадовался Нафаня. — А мы тут ужинаем, присоединяйся. Ты вовремя, через десять минут осталась бы только кабачковая икра…
Ники рухнула на свободный стул и бросила угрюмый взгляд на Лешку. Почему-то Завьялов не вызывал в ней былой ненависти. Наверно, из-за истории с ногтями. Ники старалась об этом не думать. Вспоминая полный призрачных хищников кровавый океан, в который ее утянул демон когтей, она чувствовала злость и стыд.
— Фу, ноги болят! Сегодня прошла километров десять! Что он тут делает? — буркнула она, обращаясь к Нафане.
— Вот, пришел, — развел руками Нафаня. — Я сижу тут, слышу, кто-то скребется. Открываю дверь — а там этот юный пионэр! Говорит, тебя искал. Чего ж его, обратно гнать? Ведь ноги поломает в темноте. Ничего, мы тут с ним потрендели за жизнь — нормальный пацан, наш человек…
Ники, не дослушав, перебила:
— Нафаня, я поживу здесь на точке, ладно?
— Нет проблем, — безо всякого удивления отозвался гитарист. Просьбу Ники он воспринял как данность, как, впрочем, принимал любые жизненные перемены. — Одолжи у «каббалистов» раскладушку, у них вроде была, если не сломали.
— По фиг, я и на полу спать могу. Нафаня, дай булку, а? Жрать хочу дико, с утра ничего не ела.
Прежде чем Нафаня успел пошевелиться, Лешка протянул Ники недоеденный бутерброд-гигант. Ники с каменным лицом взяла его, демонстративно отвернулась и впилась в него зубами.
— Вот что, Нафаня, — с набитым ртом проговорила Ники, расправляясь с бутербродом. — Никому не говори, что я здесь поселилась. И ребят предупреди, чтобы молчали. Если будут звонить из милиции — вы меня не видели…
Нафаня тихо присвистнул.
— Ты чего, из дому сбежала?
— А особенно — если позвонит моя бабушка! — продолжала Ники.
При слове «бабушка» Лешка встрепенулся и выразительно кашлянул. Ники покосилась на него и нахмурилась. Этот обмен взглядами не ускользнул от Нафани, но он истолковал его по-своему и, докурив сигарету, решительно поднялся из-за «стола».
— Ладно, молодежь, мне пора ехать, — сказал он. — Имейте в виду, завтра в одиннадцать сюда припрется Михалыч.
— Я поняла.
— Главное, ничего тут не подожгите. Ну пока, Ники. Бывай, пионэр, заходи еще.
Нафаня надел куртку, отдал Ники ключи, повесил на плечо электрогитару в чехле и вышел за дверь.
— Спасибо! — крикнул ему вслед Лешка.
На «точке» застыло неловкое молчание. Ники казалась полностью поглощенной очередным бутербродом из остатков батона и рыбьего хвоста. Лешка рассматривал ее исподтишка, пытаясь разглядеть в ней черты божественности, и не находил. Даже в ее матери что-то такое чувствовалось — может быть, контраст между ее заурядной внешностью и властными манерами. Но в чавкающей Покрышкиной ничего величественного и неземного не было.
— Слушай, а этого рокера правда Нафаня зовут? — кашлянув, спросил Лешка. — Или это ник?
— А мне по барабану, — агрессивно ответила Ники. — Ты зачем сюда пришел, Завьялов?
— Я тебя искал, — простодушно ответил Лешка.
— Зачем?
— Чтобы помочь.
Ники язвительно зафыркала, во все стороны полетели крошки.
— Ты? Мне? Помочь?!
— Думаешь, мне это очень надо? — обиженно отозвался Лешка. — Если бы твоя мама не попросила, я бы и пальцем не шевельнул.
— Мама? — Выражение лица Ники мгновенно изменилось. Надменности как не бывало — перед Лешей сидела испуганная девочка с жалобным взглядом. — Ты ее видел?!
— Часа полтора назад.
— Что с ней? Как она?!
— Да нормально, — удивленно сказал Лешка. — Она ко мне сама подошла в одном кафе на Комендантском, попросила тебя найти…
— В каком кафе?!
У Лешки возникло ощущение, что, если он назовет адрес, Покрышкина сейчас же сорвется с места и бросится бежать на Комендантский.
— Она оттуда давно ушла. Да что с тобой?
— Как она выглядела? Расстроена?
— Нет… спокойная такая, доброжелательная…
Ники глубоко вздохнула, успокаиваясь, и неожиданно улыбнулась.
— Фиг они ее поймают, — пробормотала она.
— Чего?
— Так, ничего. Говоришь, она просила тебя мне помочь? В чем помочь? И почему именно тебя? Давай, колись. Что она говорила, во всех подробностях.
Лешка приготовился отвечать и неожиданно осознал, что перед ним возникла нелегкая задача. Если он хочет переиграть Эрлина, спасти сяня и защитить себя и девчонку, придется пересказать Покрышкиной абсолютно все, что говорила ее мама. И не только. Придется объяснить, откуда взялась горлянка, почему за Лешей охотятся демоны Эрлина, кто такой сянь… А ведь Вероника не знает, что она — дочь мертвого Бога. Она считает себя обычной девочкой Она вообще ничего не знает о богах и запросто может ему не поверить.
— Короче, — тяжело вздохнув, начал Лешка. — Это долгая история. Ты меня только не перебивай. И чур не смеяться. В общем, месяца два назад я попал под машину…
— И чего тут смешного?
— Нет, фишка была в том, что я умер.
— А… Тогда смешно. Только при чем тут моя мама?
— Я же просил, не перебивать. Дело в том, что меня оживил один человек. Вернее, не совсем человек…