Далеко им идти не пришлось.
— Вот они, что я говорил!
Вяйно остановился и указал себе под ноги. На песке, среди раздавленных маслят, отпечатались медвежьи следы. Едва заметные вначале, они с каждым шагом становились все более четкими.
— Дальше земля его следов не прятала…
— Не ходил бы ты дальше, сосед! — Тапио решительно остановился. — Видишь пригорок? За ним нас уже поджидают…
Вяйно посмотрел на Тапио с состраданием и полез на горушку.
— Вернись, старый дурень! — послышался сзади жалобный голос.
Но Вяйно его не слушал — он смотрел во все глаза. С медвежьими следами творились любопытные превращения. Еще пара отпечатков — и они вовсе перестали быть медвежьими. Теперь это были отпечатки сапог без подошвы, какие носили саами. Только едва ли среди саами нашелся быть хоть один такой великан…
— Он перешел границу в человеческом облике, а дальше пошел как обычный медведь, — вслух произнес Вяйно… и вдруг замер. Все его чувства обострились. Из-за горки медленно, вкрадчиво расползался сырой, мертвенный холод — ощутимое воплощение злой нечеловеческой воли Калмы. «А как же граница?» — подумал Вяйно.
И в тот же миг увидел, как с верхушки взгорка ползет вниз извилистая кромка инея. Там, где она проползала, пожухшая осенняя трава превращалась в длинные мерцающие кристаллы льда…
Мгновение Вяйно молча глядел на диво, а потом, не раздумывая, бросился наутек.
Наступление ползучего мороза остановилось, лишь поднявшись до середины осыпи. К тому времени весь овраг сверкал и искрился, словно волшебный сад ледяных фигур. Он был прекрасен, словно разрезанная надвое аметистовая щетка — любимое украшение похъёльцев. Застывшая красота, больше не подвластная времени…
— Вот о чем мечтает Калма, — проговорил Вяйно, глядя на ледяной овраг сверху вниз. — Превратить в такое весь мир.
— Стало быть, новая граница Похъёлы проходит здесь, — с вздохом сказал Тапио, стоявший рядом с ним. — Оттяпывает, значит, старуха от моих земель понемногу…
«И ты с этим уже смирился», — подумал Вяйно, а вслух сказал:
— Теперь мы убедились — Карху в самом деле пересек границу. Потом он обернулся медведем…
— Что же мне теперь, всех медведей проверять?
— А разве у Теллерво не все стада наперечет?
— Все лесные стада могу собрать только я, — высокомерно сказал Тапио. — Больше никто не имеет права прикасаться к моему ро…
Вдруг Тапио замолчал. Его брови сдвинулись к переносице.
— Ты это слышишь?
Издалека донесся низкий, гнусавый рев пастушеского рога. Даже не издалека — звук шел отовсюду. Казалось, что в рог дует сам ветер, что звук стелется по земле и многократным эхом отражается от облаков…
— Это же мой большой рог! — с возмущением воскликнул Тапио. — Да как Теллерво посмел без спроса…
— Веди нас скорее к усадьбе! — воскликнул вдруг Вяйно, бледнея. — Сдается мне, что в рог дует вовсе не Теллерво!
Калли восседал на спине огромного лося. По его лицу струился холодный пот, взлохмаченные волосы липли ко лбу. Левой рукой он цеплялся за лосиные рога, в правой с трудом удерживал волшебный рог Тапио. Куда бы ни упал его взгляд — со всех сторон он видел только серые и черные спины, горящие глаза, белые клыки. Сотни зверей, и с каждым мигом все больше и больше. Настоящее звериное море. Волки, волки… от щенков, что вчера резвились на поляне, до «сторожевых псов Тапио» — чудовищ размером с годовалого теленка. Орды хищников — и все покорно ждут его приказа… Или с радостью разорвут его, как только он выпустит украденный рог.
Калли было очень страшно, и этот страх опьянял его. Он чувствовал себя так, словно угодил в поток, и теперь этот поток уносит; словно его затянуло в мельницу и теперь перемалывает — а он уже ничего не может сделать. Только плыть по течению, только подчиниться жерновам, выполняя то, что начал. Ведь героем управляет судьба…
Калли понимал, что времени у него совсем мало. Скоро вернется Тапио — но пока он не вернулся, месть должна свершиться. Волчья армия ждет его приказа…
Калли последний раз протрубил в рог и заорал хриплым голосом:
— Вперед! На Калева!
Тот день в Калева не задался с самого начала. Хотя с утра небо затянуло тяжелыми серыми тучами, но долгожданный снег так и не выпал на распаханные поля — вместо него закапал мелкий дождик, а под вечер лег туман. Жители Калева понемногу занимались обычными делами, сидя по домам, а бесконечно долгий вечер понемногу переходил в дождливую непроглядную ночь. Как стемнело, деревню Калева охватило странное беспокойство. Казалось, оно затронуло всех — и людей, и скотину. В каждом хлеву раздавалось тоскливое мычание и блеяние. Несмотря на поздний час, в окнах горели огни — никто не ложился спать.
Еще в сумерках Антеро лично обошел частокол и приказал никому не выходить ночью за ограду. Впрочем, мог и не приказывать — желающих не нашлось бы. Дружно перетащили с обочины на дорогу рогатки, закрыли ворота, подперли их бревном. И начали ждать…
— Ты чего тут делаешь?! — рявкнул Антеро, неожиданно наткнувшись у ворот на женскую фигуру, приникнувшую к щели между бревнами частокола.
— А сам-то? — дерзко ответила тетка, поворачиваясь.
— Это ты, Локка, — с облегчением произнес староста. — Я-то так, прогуливаюсь перед сном. А ты, вижу, что-то высматриваешь снаружи?
— Высматриваю, — буркнула знахарка.
— Темно же, хоть глаз выколи. Скорее бы снег лег на поля…
— Мне свет не нужен, — загадочно ответила бабка.
Антеро бросил на нее понимающий взгляд.
— Ворожишь, что ли?
— Да тут и ворожить не надо, — Локка показала глазами в сторону леса. — Ты чувствуешь, да? Где-то в Тапиоле нынче бродит смерть…
Антеро мгновение помедлил, а потом сказал:
— Мне что-то тоже тревожно. Я сейчас шел от реки — и мне послышался звук пастушьего рога. И так он меня, знаешь ли, напугал — самому смешно…
— До смеха ли нынче…
Внезапно Локка умолкла на полуслове. Откуда-то издалека раздался тихий, заунывный, многоголосый вой.
— Волки! — воскликнул Антеро. — Должно быть, гонят лося…
— Собаки, — перебила его Локка.
— Что собаки?
— Молчат!
Антеро прислушался. Да, странное дело — деревенские собаки, которые, заслышав волка, обычно заливались свирепым лаем, теперь молчали. Зато с каждого двора разносился тоскливый рев скотины.
— Скотина гибель чует, — пробормотала Локка.
Волчий вой раздался снова. Антеро почудилось, что он стал громче. Или ближе.