Черные пальцы сомкнулись на рукоятке, крышка дрогнула…
Но в этот миг Ахти выхватил меч и нанес удар с плеча.
…Ни Ахти, ни кто-либо другой из них не знал ничего о божестве, которому был посвящен Плачущий Меч. В землях Закатного моря правят совсем другие боги. Тут не слышали о солнечном боге стран восхода, который когда-то — один из всех богов и людей — умер по собственной воле и снова вернулся в мир живых, разбив врата смерти и проложив путь каждому, кто не побоится за ним последовать. Ахти понял лишь, что его удар достиг цели, — и тут же его глаза заволокла мгла. Чум, очаг исчезли — перед ним возникла призрачная бесформенная тень, которая бросилась на него и мгновенно растерзала. Обрывки, клочья души воина брызнули во все стороны; налетел сквозняк и выбросил их из чума прямо в черные воды Проруби. А тень, уничтожив Ахти, потеряла форму и силу и вытекла в вытяжное отверстие беспомощным дымом.
Прочие увидели совсем иное. Плачущий Меч вспыхнул, словно луч солнца во тьме, и разрубил Калму надвое. Саамская старуха с криком развоплотилась. Сампо выпало из ее рук и со стуком покатилось по земле. Ахти окутало темное облако. Бездыханный, он выронил меч и упал в очаг, где только что угасло черное пламя. Дым от очага поднялся в вытяжное отверстие и исчез.
— Хар Одноглазый! Он ее достал! — восторженно воскликнула Асгерд, всплескивая руками. — Слыханное ли дело — смертному одолеть Калму!
Она подскочила к очагу, подняла сампо и протянула его Ильмо. Тот взял мельницу, мимоходом подивившись ее тяжести. Остальные так и стояли оцепенев — а Асгерд уже обнимала Ахти. Ильмо показалось, что на ее глазах блестят слезы.
— Такой герой не должен достаться Манале! — воскликнула она. — Он заслужил лучшей участи!
Асгерд крепко обняла его, закрыла глаза… и осела, мягко упала на землю рядом с убитым. Дыхание ее остановилось, грудь перестала вздыматься.
— Ч-что с ней? — запинаясь, проговорил Аке, выглядывая из-за плеча Йокахайнена. — Она что, тоже… того?
— Она отправилась звать его обратно, — шепотом ответил тот.
* * *
Асгерд открыла глаза — и увидела, что стоит на пустынном, угрюмом берегу. Над ней темнело небо, затянутое низкими облаками. Перед ней — черная река, полускрытая туманом. Под ногами — влажный, пахнущий тиной песок. Не хватало только огромного лебедя, скользящего по воде, но Асгерд и так знала, где находится. Страна, где царит вечная осень, где не светит ни солнце, ни звезды, — Манала.
— Где тебя искать, Ахти? — прошептала она, чувствуя, что на глаза снова наворачиваются слезы. — Как собрать по частям, по клочкам? А я-то все дразнила тебя, считала пустомелей… Я бы и самого Сигурда за три шага не распознала, дурноголовая, за героями гоняясь!
На другой стороне в тумане возникла размытая тень. Туман пополз в стороны, словно подчиняясь чарам, и Асгерд увидела женщину средних лет в одежде карьяла. В ее глазах застыло горе, губы были скорбно сжаты. На плече лежали большие черные зубастые грабли. В тумане они напоминали костяную растопыренную пясть.
— Все-таки пророчество сбылось, — глухим голосом проговорила Кюллики. — Он погиб от злой жены. Воистину, найдется ли жена злее Калмы?
— Жена погубила — дева спасет, — отозвалась Асгерд. — Ахти умер как герой. Бросил вызов самой смерти. Не уничтожил ее — нельзя убить то, что никогда не жило, — но нанес поражение, заставил выпустить добычу. Он заслужил лучшей участи, чем упокоиться в черных водах. Только бы найти его…
— Тогда жди.
Кюллики сняла с плеча грабли, вошла по колено в воду и запела руну:
— Где он? Где мясо, где добыча?
Бросили его на льду, в снегу закопали?
Нет его там — его бы там рвали собаки.
Утопили в болотной тине, в песок зарыли?
Нет, там его нет — его бы там муравьи да черви объели.
Вот где он! На высоком месте, на золотом песке.
Вот она, добыча, вот оно, мясо: свежее, целое, невредимое…
Вечный туман над Маналой снова заклубился, стал гуще и плотнее. Только было видно сквозь него, как вздымаются и опускаются черные зубья граблей. Поднимались, пустые — и снова опускались с плеском в воду, шаря по дну.
— Кто погиб — тот жить больше не будет.
Очи его пожрали быстрые сиги.
Плечи его объели хищные щуки.
Бросьте ж его в темный поток скорее.
Пусть он там, в Манале, трескою станет…
Асгерд терпеливо ждала. С дальнего берега раздавалось мерное — шлеп, шлеп… Один раз на песок рядом с Асгерд упал черный комок. Она невольно отшатнулась — но то был просто придонный ил… Асгерд не могла смотреть, что делает Кюллики, ее скрывал туман. Да не очень-то и хотелось видеть, как она собирает куски тела вместе, омывает их в мертвой реке и рунными песнями сшивает разорванные жилы… Страшная работа, которую, кроме нее, не сделает никто…
— Укко, творец верховный
Раны закрой десницей!
Там, где распалась кожа, —
Дай вырасти новой,
Где были разорваны жилы —
Свяжи их покрепче,
Где были разбиты кости —
Сызнова пусть срастутся.
Привяжи к жилам жилы!
Привяжи к костям мясо!
Снова раздался плеск. Из тумана выступила Кюллики, неся на плече мертвое тело.
Вместе они положили его на песок.
— Целостность я восстановила, но душу к жизни вернуть не могу — не мне соперничать с Калмой. Да и никто не может, думаю — даже ты.
— Не могу, — кивнула Асгерд. — Я — не мать с волшебным ожерельем, исцеляющим все болезни. Я — Выбирающая Мертвых. И тут уж мой выбор никто оспорить не посмеет.
Кюллики кивнула, встала, поклонилась ей и снова вошла в реку, направляясь на тот берег. Только когда она совсем исчезла в тумане, издалека донеслись приглушенные рыдания. Асгерд обняла Ахти, поцеловала в губы и позвала по имени.
Вскоре его ресницы дрогнули, глаза открылись.
— Асгерд? Где мы? Я умер…
— Тсс! Ты слишком хорош для Маналы. Твое место — в Чертоге Высокого. Смотри, как горят окна в доме моего отца! Там тебя ждут, славнейший из воинов! Тебя, вырвавшего сампо из рук смерти, встретят со славой!
— А ты?
— Я останусь с тобой — навсегда!
— Тогда веди…
— Кюллики, выходя из воды, взглянула наверх и увидела, что тусклое небо Маналы очистилось, и в густой синеве загорелись звезды. Тогда она подняла грабли, положила их на плечо и, плача, побрела прочь от реки мертвых, шаркая ногами, словно древняя старуха.
Асгерд открыла глаза. Она снова была в чуме Калмы. Над ней склонились полные тревоги и надежды лица друзей.
— Ну что? — воскликнул Ильмо.
Асгерд осторожно отстранила от себя мертвую руку Ахти и села.