— Вот еще мало мне забот, только тебя выгуливать не хватало. Ладно, собирайся, пошли.
— Куда? — опешила Айникки.
— Наружу. Сама же просилась.
Вскоре Карху вывел до глаз укутанную Айникки из главного входа своей пещеры. Хорошо, что день был пасмурный! Иначе бы она точно ослепла. Оказавшись снаружи, Айникки уже и сама была не рада. Стояла и шаталась, уцепившись за локоть Карху. У нее снова закружилась голова. Дышать было нечем, в рукава тут же полез жгучий морозец. Со всех сторон высились заснеженные громады гор. Далеко внизу, в долине, словно шуба наброшена на землю — но потом Айникки поняла, что это леса. Огромные ели — как трава, если смотреть сверху! Незнакомые, пустые, мертвые земли. Куда же, в какие дали ее затащил Карху?
— Ты гуляй, гуляй, — буркнул он и уселся на пороге своей пещеры, подставив лицо солнцу. Айникки послушно прошлась туда-сюда по тропинке. Под снегом что-то потрескивало — должно быть, еловые ветки. «Не так уж тут и высоко, если деревья растут!» — с надеждой подумала Айникки и спросила:
— Куда ведет эта тропинка?
— В Похъёлу, — ответил Карху, не открывая глаз.
«Ага… Значит, в обратную сторону — земли карьяла…»
Айникки снова повернулась к заросшей лесом долине. Карху сейчас не смотрит — эх, вот бы кинуться вниз, да кубарем — до самой опушки! Вот бы сейчас лыжи или сани — никакой медведь не догонит! «Остынь», — приказала себе Айникки. Это все пустые мечты; если она в самом деле хочет сбежать, то должна всё хорошенько продумать, а главное — выяснить намерения Карху.
Зачем он увел ее с собой? Сначала Айникки заподозрила худшее. Ей вспоминались сказки о зверях, которые похищали девушек, чтобы брать их в жены… Но таких намерений Карху не проявлял. Тогда зачем?
— Долго ли ты собираешься меня тут держать? — спросила она, подойдя к порогу.
— А ты куда-то спешишь?
— Мне рожать весной, — жалобно сказала Айникки. — А я бы не хотела, чтобы мой ребенок родился в этих гнусных пещерах, среди тех мерзких карликов, которые меня ненавидят… Кто у меня роды примет?
— Я сам и приму.
Айникки недоверчиво на него взглянула. Но Карху даже глаз не открыл. А ей снова стало страшно. Заподозрила внезапно: не ребенок ли ему и нужен? И снова вспомнила, как в сказках — уже других — звери крадут человеческих детей, чтобы воспитать их подобными себе — или попросту съесть…
«Нет, не в этом дело! Думай, Айникки!»
Карху говорил, что искал Ильмо, а нашел ее. Что это значит? Айникки вспомнила, как блестели торжеством его глаза, когда он узнал о ее беременности.
Что ему надо, этому чудовищу?
Стать богом, вот что надо… Сам и признался.
Но как это связано с Ильмо и его нерожденным ребенком?
Нельзя сидеть сложа руки. Надо что-то предпринять!
Вдруг Айникки замерла. Она увидела далеко внизу четыре черные точки на гладком белом склоне. Вот они вышли из леса… и медленно поползли вверх…
Люди? Тут есть люди?!
Она пугливо оглянулась на Карху. Старый чародей мирно дремал на солнышке. Не надо ему говорить…
— А, ты их тоже увидела? — спросил он лениво. — Будь у тебя глаза поострее, ты бы их даже узнала.
— Кто там?!
— Двоих я не знаю. Но третьего в старые времена встречал, а еще одна недавно здесь гостила… Иди-ка ты в пещеру, пока не простудилась с отвычки.
— А ты? — спросила Айникки с подозрением.
— А я еще немного задержусь…
Выйдя из леса, Вяйно внезапно остановился.
— Что такое? — спросил Йокахайнен, быстро оглядываясь.
Но вокруг царили глухая тишина и покой спящих зимних гор.
— Мы почти на месте, — сказал чародей. — Вон там пещеры Карху. И сам он нас уже увидел.
— Откуда ты знаешь?
— А вон он. И Айникки с ним.
При этих словах Ильмо и саами принялись изо всех сил вглядываться в окружающие горы, но даже входа в пещеру не увидели. Тем временем Вяйно снимал рукавицы и отвязывал лыжи.
— Раз уж он нас заметил, пора приниматься за дело, — сказал он. — Эй, нойда, дай-ка твое копье!
Он забрал копье у Йокахайнена и принялся чертить на снегу рунные знаки.
— Сейчас я вам покажу, — приговаривал он, — как охотились в старые времена райдены.
Когда сложный составной знак был закончен, Вяйно выпрямился, достал из заплечного мешка кантеле и запел:
— Лес, будь ко мне добр,
Будь милостив, Тапио,
Покажи мне дорогу,
Сделай на деревьях зарубки
К двери толстолапого,
Плоскоголового,
Тупоносого,
В богатой шубе,
К месту, где его берлога.
Ильмо прислушивался с жадным любопытством. Наконец-то он узнает, что такое колдовская охота! Столько лет уговаривал он Вяйно показать ему что-нибудь из райденских приемов и вот, наконец, дождался. Но руна, которую негромко тянул Вяйно, была ему хорошо знакома. Древнее охотничье заклинание, в котором не было ничего тайного — хватило бы терпения пропеть целиком…
— Я копье в него не брошу,
Не выстрелю из лука.
Сам он упадет с горы,
Сам разорвет грудь об острые сучья.
Сам ветками брюхо распорет…
Разочарованный, Ильмо глянул на вырезанный в снегу знак и от удивления перестал слушать руну вовсе. Перед ним извивалась четырежды изломанная линия знака «Ураган». Этот знак означал стихийное, хаотическое разрушение, неподвластное человеческим силам, и, выпадая в гадании, считался крайне неблагоприятным. А уж прибегать к нему нарочно!.. Ильмо не успел подумать о всех последствиях безрассудства, на которое, по его мнению, пошел Вяйно, — эти последствия не заставили себя ждать. Внезапно взвыл ветер, заскрипели стволы деревьев, поднялась поземка — а Вяйно, вместо того чтобы успокоить силы, которые сам же растревожил, всё пел себе и пел!
— Молодец-красавец, ягодка лесная!
Меховой ком в лесах зеленых!
Зачем тебе теперь твоя шуба?
С головы сними одежду,
Хищной пастью не кусайся,
Отдай мне свои зубы, подари челюсть!
Ветер быстро усиливался. Небо потемнело, горы пропали из виду. Куда бы ни оглядывался Ильмо — везде он видел только несущуюся снеговую стену и слышал надсадный вой. Йокахайнен и Асгерд тесно прижались к нему, прикрывая ладонями глаза от снежной крошки, — а стена летящего снега всё приближалась, свивалась в спираль… Наконец Ильмо понял. Они оказались внутри воронки вихря.
— Мы подойдем к его логову под покровом бури, — прокричал ему Вяйно прямо в ухо. Ильмо едва расслышал. Но когда Вяйно закончил руну и спокойно пошел вперед — последовал за ним. Сперва Ильмо показалось, что вихрь вот-вот подхватит и унесет старого чародея, но подвижная белая стена отшатнулась от Вяйно. Он был центром этой бури, куда шел он — туда неслась и она. Всё это Ильмо осознал позднее; но тогда, как и прочие, видел одно: единственное спасение — держаться как можно ближе к Вяйно.