– Ну, это смотря какой табун…
Сверху по-прежнему раздавался частый топот копыт.
Зунн подполз к Ною и встал перед ним на колени – так ему было удобнее.
– Мункумболе, я должен принести вам свои глубочайшие извинения, – низко склонил он голову.
– Не стоит, – улыбнулся в седую бороду старик.
– Нет, стоит! – уперто тряхнул головой Зунн. – В душе я сомневался в вашей правоте! Хотя вы ни разу еще не давали нам повода для сомнений!
– Будет тебе. – Ной легонько похлопал Зунна по плечу. – В какой-то момент я и сам начал сомневаться в том, что мы найдем убежище.
– Но вы продолжали идти вперед!
– А что мне еще оставалось?
Зунн растерянно приоткрыл рот:
– Значит, вы не были уверены?..
Шаман усмехнулся и поскреб ногтями щеку:
– Я абсолютно уверен только в двух вещах. В том, что однажды я родился, и в том, что когда-нибудь я непременно умру. Все остальное вызывает у меня сомнение.
– Я бы хотел вернуться к вопросу об эволюционной избыточности, – обратился к Орсону Брейгель.
Англичанин закатил глаза и задумчиво посмотрел на потолок.
– Дались тебе эти единороги, Ян?..
– Речь не о единорогах, – заверил ученого Брейгель.
– О чем же тогда?
– Вот, скажем, если я беру себе самый тяжелый рюкзак – это тоже бессознательное проявление избыточности?
– Это проявление твоего мачизма.
– Пусть так, – не стал спорить Брейгель, поскольку дело было не в названии. – Но если рядом нет женщин? Кому я демонстрирую эту самую избыточность?
– Всем нам, – взглядом обвел присутствующих Орсон. – Любого из нас ты подсознательно воспринимаешь, как потенциального конкурента.
– Конкурента в чем?
– Да в чем угодно! Мы можем не поделить еду, самок, место под солнцем, в конце-то концов!.. С точки зрения дикого зверя, живущего в каждом из нас, мы всех представителей своего вида воспринимаем как потенциальных противников, а всех представителей иных видов – как хищников или жертв. Мы можем заключать союзы друг с другом для того, чтобы повысить нашу общую конкурентоспособность, но лишь до тех пор, пока это соответствует нашим общим интересам. Точно так же и единороги собираются в табуны, потому что вместе им легче выжить. Если бы нас сегодня пытались растоптать пять или даже десять единорогов, мы, скорее всего, просто расстреляли бы их из своего оружия. И Штраусс со своими людьми тоже не отказался бы нам в этом помочь. С огромным табуном такой вариант уже не проходит.
– Это чем-то похоже на Игру «серых», – заметил Камохин. – В ней, как и в жизни, нет правил. Каждый сам выбирает, как ему поступить в той или иной ситуации. Сделанный ход отыграть назад уже нельзя. Все играют против всех, но кто-то объединяется для общей игры. И самое главное – в Игре нет смысла.
– Да, пожалуй, – подумав, согласился Орсон. – В этом действительно что-то есть.
– Зачем играть в игру, в которой нет смысла? – недоумевающе пожал плечами Зунн.
– Перед тем как вы родились, кто-нибудь спрашивал вас, хотите ли вы появиться на свет?
– Вы хотите сказать, что наша жизнь – это только игра?
– А вы находите в ней смысл?
– Ну, об этом можно долго рассуждать…
– Вот именно! Любые рассуждения – это поиски смысла.
– А хоть бы и так!
– Если вы ищете смысл, значит, все еще его не видите.
Зунн посмотрел на Ноя, словно надеялся, что мункумболе подскажет ему достойный ответ.
– Жизнь нужно прожить так, чтобы не бояться смерти, – сказал абориген. – А чтобы не бояться смерти, нужно всегда быть к ней готовым. А чтобы быть готовым к смерти, следует понять, что жизнь и смерть суть одно и то же. А чтобы это понять, не нужно искать в жизни смысла. Потому что в смерти смысла тоже нет.
Осипов восхищенно округлил губы, как будто хотел произнести протяжное «о-о!», и покачал головой.
Ной перевел на него свой взгляд.
– Никогда не играй с кутяара, – произнес абориген очень странным, протяжным и низким, как будто не своим голосом. – Если ты проиграешь, они заберут у тебя все, если выиграешь – сам им все отдашь.
– Что им нужно? – спросил Осипов.
– Все! – Старик раскинул руки в стороны, насколько это было возможно. – И – ничего! – Он соединил ладони. – Игра для них – это попытка найти то, что они когда-то потеряли, вернуть то, что давно уже им не принадлежит.
– Что это?
– То, что есть у всех людей, то, что почти каждый считает ненужным.
– Так почему бы не отдать им это?
– Потому что без этого мы сами превратимся в кутяара – вечно ищущих то, что потеряли, потому что считали ненужным.
– А можно конкретно сказать, о чем идет речь? – попросил Орсон. – Мы ведь не кутяара и можем говорить друг с другом прямо, не прибегая к помощи загадок и иносказаний.
– Нет, – отрицательно качнул головой мункумболе.
– Почему?
– Я не знаю, что это такое. Я лишь рассказал вам то, что говорится в легендах.
– Ах, вот оно как, – разочарованно протянул англичанин. – Ну что ж. – Он щелкнул кнопкой диктофона. – Надеюсь, вы не против, что я записал ваш рассказ? У меня есть одна знакомая девочка, очень умная и сообразительная, быть может, она сумеет понять, о чем тут идет речь?
– Дети зачастую бывают мудрее взрослых, – качнул головой Ной. – Они видят то, чего мы уже не замечаем, и слышат то, что мы пропускаем мимо ушей. – Старик снова кивнул. – Я буду только рад, если она сумеет понять, что хотят получить кутяара. А сейчас, – абориген указал пальцем на потолок, – слышите?
Наверху было тихо. Не было слышно ударов копыт по крышке люка.
Камохин встал на колени и попытался осторожно приоткрыть люк. Но стоило ему только чуть толкнуть плиту, как она сама плавно пошла вверх и остановилась, только когда встала горизонтально.
День клонился к закату. До сумерек оставалось часа два. С грязно-серого неба, как и прежде, сыпались крупные капли дождя.
Привстав, Камохин выглянул из люка и посмотрел по сторонам. Вокруг все было тихо и спокойно. Единороги пересекли дорогу и умчались прочь. Встав во весь рост, квестер увидел притоптанную ими траву. Сам табун уходил на юго-восток, за холмы.
– Порядок, вылезаем, – скомандовал Камохин.
И, упершись руками в края лаза, выбрался наверх.
Приняв из рук Брейгеля поклажу и оружие, Камохин помог и ему вылезти из схрона.
– Хорошо-то как! – блаженно расправил плечи Брейгель и, запрокинув голову, подставил лицо дождю.