– Словами не передашь, чем мы тебе обязаны, мастер Арфист, – помолчав, выговорила она. – Я могу лишь сказать, что запомню эту музыку на всю жизнь.
Мгновение кривая усмешка Кевина казалась злой издевкой над ее переживаниями и над его собственными чувствами.
– Госпожа, в музыке тот, кто дарит, получает не меньше, чем тот, кто слушает. – И, повернувшись к Элейне, Кевин добавил: – Вижу, у тебя арфа госпожи Моргейны. Так что тебе ведома истина моих слов.
Элейна кивнула.
– Я – лишь начинающая музыкантша, причем из худших, – посетовала она. – Играть я люблю, вот только радости в том никому нет; я бесконечно благодарна моим товаркам за их терпение; слушать, как я сражаюсь с нотами – тяжкое испытание.
– Это неправда; ты сама знаешь, как мы любим твою игру, – возразила Гвенвифар, а Кевин, улыбнувшись, промолвил:
– Пожалуй, арфа – единственный инструмент, который просто не может звучать гадко, как бы дурно на нем ни играли… я вот думаю, не потому ли арфа посвящена Богам?
Гвенвифар поджала губы: ну, надо ли ему портить удовольствие последнего часа, поминая этих своих нечестивых богов? В конце концов, сам он – уродливая гадина, вот кто он такой; если бы не его музыка, его бы ни в один приличный дом не пустили… краем уха королева слышала, что Кевин, дескать, деревенский найденыш. Обижать его Гвенвифар не хотелось, раз уж арфист пришел доставить им удовольствие; она всего лишь отвернулась – пусть с ним Элейна болтает, ежели ей угодно. Королева поднялась на ноги и подошла к двери.
– Ну и душно же здесь – точно из ада жаром повеяло, – раздраженно буркнула она, распахивая дверь.
Через все темнеющее небо, вырываясь откуда-то с севера, проносились огненные копья. На возглас королевы подоспели Элейна со служанкой, и даже Кевин, заботливо убрав арфу в футляр, с трудом дотащился до двери.
– Ох, что же это, что это все предвещает? – воскликнула Гвенвифар.
– Северяне говорят, будто это копья сверкают в стране великанов, – тихо промолвил Кевин. – А когда отсветы видны на земле, это предвещает кровопролитное сражение. А ведь мы и впрямь в преддверии великой битвы: битвы, в которой Артуров легион, госпожа, раз и навсегда, с помощью всех Богов, решит, суждено ли нам жить как людям цивилизованным или навсегда уйти во тьму. Надо было тебе уехать в Камелот, леди. Не должно Верховному королю в такой час еще и на женщин с младенцами отвлекаться.
– Да что ты знаешь о женщинах и детях… и о битвах, если на то пошло, ты, друид? – обернувшись, обрушилась на него Гвенвифар.
– Так это же не первая моя битва, о королева, – невозмутимо отозвался он. – Мою Леди подарил мне один король в знак признательности за то, что я, играя на боевых арфах, способствовал его победе. А ты думаешь, я укрылся бы в безопасности Камелота вместе с девами и христианскими священниками, этими евнухами в юбках? Только не я, госпожа. Даже Талиесин, в его-то годы, от битвы не побежит. – Воцарилась тишина; а высоко в небесах все полыхало и пламенело огнями северное сияние. – С твоего дозволения, моя королева, должно мне отправиться к лорду моему Артуру и переговорить с ним и с лордом Мерлином о том, что предвещают огни в преддверии грядущей битвы.
Гвенвифар почудилось, будто в живот ей вонзился острый нож. Даже этот страхолюдный язычник вправе отправиться к Артуру, а она, его законная супруга, отослана с глаз подальше, хотя носит в себе надежду королевства! Она-то уповала, что, ежели она когда-либо родит Артуру сына, король непременно к ней прислушается, окружит ее уважением, перестанет обращаться с нею, как с никчемной женщиной, которую навязали ему в довесок к приданому из ста коней! Однако вот, пожалуйста, ее вновь запихнули в темный угол, раз уж не удалось от нее избавиться, и даже прекрасное ее знамя никому не нужно!
– Королева моя, тебе недужится? – разом встревожился Кевин. – Леди Элейна, да помоги же ей! – Он протянул Гвенвифар руку – изувеченную, с вывернутым запястьем, и королева заметила, что вокруг запястья обвилась вытатуированная синей краской змея… Гвенвифар резко отшатнулась, с размаху ударила музыканта, едва сознавая, что делает, и Кевин, и без того нетвердо державшийся на ногах, потерял равновесие и тяжело рухнул на каменный пол.
– Прочь от меня, прочь! – задыхаясь, прокричала она. – Не прикасайся ко мне, ты, со своими злокозненными змеями… нечестивый язычник, не смей подпускать своих гнусных змей к моему ребенку…
– Гвенвифар! – Элейна метнулась к ней, но, вместо того чтобы поддержать королеву, заботливо склонилась над Кевином и протянула ему руку, помогая подняться. – Лорд друид, не проклинай ее: она больна и сама не ведает, что делает…
– Ах, значит, не ведаю? – взвизгнула Гвенвифар. – Ты думаешь, я не вижу, как вы все на меня смотрите – словно на дурочку, словно я глухая, немая и слепая? Успокаиваете меня сочувственными речами, а сами за спиной у священников подбиваете Артура на языческие мерзости и нечестие, вы все только и ждете, чтобы отдать нас в руки злобных чародеев… Ступай отсюда прочь, чтобы ребенок мой не родился уродом оттого, что я поглядела на твою гнусную рожу!
Кевин зажмурился, сцепил изувеченные руки – но, не говоря ни слова, повернулся идти и принялся с трудом пристраивать на плечо арфу. Вот он пошарил рукою по полу; Элейна поспешила подать ему палку, и Гвенвифар услышала, как та тихонько прошептала:
– Прости ее, лорд друид, она больна и не ведает…
– Я все отлично понимаю, госпожа. – Музыкальный голос Кевина звучал хрипло и резко. – Думаешь, мне не доводилось слышать от женщин речей столь сладких и прежде? Мне очень жаль; мне хотелось порадовать вас – и только. – Гвенвифар, спрятав лицо в ладонях, слышала, как постукивает об пол палка и как Кевин, спотыкаясь, тяжело бредет через всю комнату. Он ушел, а она все сидела, сжавшись в комочек, закрывая руками лицо… ох, он проклял ее с помощью этих своих гнусных змей, вот они уже жалят и язвят ее, вгрызаются в ее тело, небесные копья слепящего света вонзаются в нее со всех сторон, и в мозгу вспыхивают огни… она слегка пришла в себя, заслышав возглас Элейны.
– Гвенвифар! Кузина, да погляди же на меня, поговори со мною! Ах, сохрани нас Пресвятая Дева… Пошлите за повитухой! Глядите, кровь…
– Кевин, – пронзительно завизжала Гвенвифар. – Кевин проклял мое дитя… – Она резко выпрямилась, колотя кулаками по каменной стене; все тело ее бичевала невыносимая боль. – А, Господи, помоги мне, пошлите за священником, за священником пошлите, может быть, он сумеет снять проклятие… – и, не обращая внимание на текущие по ногам воды и кровь, она кое-как дотащилась до тканого знамени, исступленно осеняя себя крестом снова и снова, пока не провалилась во тьму и ночной кошмар.
Лишь спустя много дней Гвенвифар осознала, что была серьезно больна и что едва не истекла кровью, выкинув четырехмесячного младенца, слишком крохотного и слабого, чтобы выжить…
«Артур. Вот теперь он наверняка меня возненавидит, я даже ребенка его выносить не смогла… Кевин, это Кевин проклял меня своими змеями…» Ей снились жуткие сны про драконов и копья, и однажды, когда к ней пришел Артур и попытался приподнять ей голову, Гвенвифар в ужасе отпрянула от змей, что словно извивались на его запястьях.