– Но я думала, – резко сказала Гвенвифар, – что с этим покончено, что ты объявил себя христианским королем и искупил свою службу волшебному народу этого нечестивого острова…
– Моя личная жизнь и моя вера – это одно, – с не меньшей резкостью отозвался Артур, – но Племена идут за мной потому, что я ношу вот это! – И он хлопнул по рукояти Эскалибура, висевшего у него на боку в своих темно-красных ножнах. – Я выжил в сражениях благодаря магии этого клинка…
– Ты выжил потому, что Бог предназначил тебе обратить эту землю в христианство! – воскликнула Гвенвифар.
– Возможно, когда-то это и произойдет. Но это время еще не пришло, леди. Народ Лотиана вполне доволен правлением Моргаузы, а Моргейна – королева Корнуолла и Северного Уэльса. Если бы для этих земель настал час обратиться к владычеству Христа, люди стали бы требовать себе королей вместо королев. Я правлю этой землей, Гвенвифар, исходя из истинного положения вещей, а не из того, каким хотелось бы все видеть епископам.
Гвенвифар могла бы спорить и дальше, но она увидела, каким раздраженным сделался взгляд Артура, и предпочла сдержаться.
– Быть может, настанет такой день, когда даже саксы и Племена придут к подножию креста. Придет время – так сказал епископ Патриций, – когда Христос будет единственным королем над христианами, а все прочие короли и королевы будут лишь его слугами. Скорее бы настал этот день, – сказала Гвенвифар и осенила себя крестным знамением.
Артур рассмеялся.
– Я охотно стал бы слугой Христа, – сказал он, – но не слугой его священников. Впрочем, среди гостей наверняка будет епископ Патриций, и ты сможешь принять его со всей почтительностью.
– А из Северного Уэльса приедет Уриенс, – сказала Гвенвифар, – и вместе с ним, конечно же, Моргейна. А из владений Пелинора – Ланселет?
– Он приедет, – заверил жену Артур. – Хотя, боюсь, если ты хочешь повидаться со своей кузиной Элейной, тебе придется съездить к ней в гости: Ланселет написал, что она снова ждет ребенка, и роды уже близки.
Королева вздрогнула. Она знала, что Ланселет редко бывает дома и проводит мало времени в обществе жены, но все же Элейна дала Ланселету то, чего не смогла дать она – сыновей и дочерей.
– Сколько уже лет сыну Элейны? Он будет моим наследником, и его следует воспитать при дворе, – сказал Артур. Гвенвифар тут же откликнулась:
– Я предлагала это сразу же после его рождения, но Элейна сказала, что даже если ему и суждено когда-то стать королем, мальчику надлежит расти в простой и скромной обстановке. Тебя ведь тоже воспитали, как сына простого человека, – и это не пошло тебе во вред.
– Что ж, возможно, она права, – согласился Артур. – Но мне хотелось бы когда-нибудь увидеть сына Моргейны. Он уже совсем взрослый – ему должно исполниться семнадцать. Я знаю, он не может наследовать мне, священники никогда этого не допустят, но он – мой единственный сын, и мне очень хочется хоть раз повидаться и поговорить с ним… Даже не знаю, что я хотел бы ему сказать… Но все-таки я хочу его увидеть.
Гвенвифар с трудом сдержала гневный ответ, едва не сорвавшийся с ее губ. Но все-таки она удержалась и сказала лишь:
– Ему хорошо там, где он сейчас находится. Это лишь к лучшему.
Она сказала чистую правду, но лишь произнеся эти слова, Гвенвифар поняла, что они правдивы; хорошо, что сын Моргейны растет на этом колдовском острове, куда нет хода христианскому королю. А раз он пройдет обучение на Авалоне, то тем вероятнее, что никакой случайный поворот судьбы не забросит его на трон отца – и священники, и простые люди все больше не доверяют колдовству Авалона. Если б мальчик рос при дворе, то некоторые не слишком щепетильные люди могли бы постепенно привыкнуть к сыну Моргейны и счесть, что его права на престол весомее, чем права сына Ланселета.
Артур вздохнул.
– И все же мужчине нелегко знать, что у него есть сын – и так никогда его и не увидеть, – сказал он. – Возможно, когда-нибудь… – Но плечи его поникли, как у человека, смирившегося с судьбой. – Несомненно, ты права, дорогая. Ну, так как насчет пира на Пятидесятницу? Я не сомневаюсь, что ты, как всегда, превратишь его в незабываемый праздник.
Да, именно так она и сделает – решила Гвенвифар, разглядывая раскинувшиеся вокруг замка шатры. Огромное поле, предназначенное для воинских забав, уже было тщательно убрано и обнесено оградой; над ним реяли около полусотни знамен королей небольших государств и больше сотни знамен простых рыцарей. Казалось, будто здесь встала лагерем целая армия.
Гвенвифар искала взглядом знамя Пелинора, белого дракона, – Пелинор принял его после той победы над драконом. Ланселет приедет сюда… Она не видела его больше года, да и тогда они лишь поговорили при всем дворе. Вот уж много лет они ни на миг не оставались наедине; последний раз это случилось накануне его свадьбы с Элейной – Ланселет разыскал ее, чтобы попрощаться.
Он тоже был жертвой Моргейны; он не предавал ее – они оба стали жертвами жестокой выходки Моргейны. Рассказывая ей о случившемся, Ланселет плакал, и Гвенвифар бережно хранила память об этих слезах – ведь это свидетельствовало о глубине его чувств… Кто видел Ланселета плачущим?
– Клянусь тебе, Гвенвифар, – она поймала меня в ловушку… Моргейна принесла мне поддельное послание и платок, пахнущий твоими духами. И думается мне, что она опоила меня каким-то зельем или наложила на меня заклятие.
Он смотрел в глаза Гвенвифар и плакал, и она тоже не сдержала слез.
– Моргейна солгала и Элейне – сказала, будто я чахну от любви к ней… и так мы оказались вместе. Сперва я думал, будто это ты – я словно был зачарован. А потом, когда я понял, что обнимаю Элейну, я уже не мог остановиться. А потом в шатер ввалились люди с факелами… Что мне оставалось, Гвен? Я овладел дочерью хозяина дома, невинной девушкой… Пелинор имел полное право убить меня на месте… – выкрикнул Ланселет, и голос его пресекся. Взяв себя в руки, он договорил: – Видит Бог, я предпочел бы пасть от его меча…
– Так значит, ты совсем не любишь Элейну? – спросила она у Ланселета. Она знала, что непростительно так говорить, но она не смогла бы жить, если б он не уверил ее в этом… Но Ланселет, сознавшись в своих страданиях, не пожелал говорить об Элейне; он лишь сказал, что в том нет ее вины и что честь требует от него приложить теперь все усилия, чтобы сделать Элейну счастливой.
Ну что ж, Моргейна осуществила свой замысел. Теперь Гвенвифар предстоит видеться с Ланселетом и приветствовать его, как родича своего мужа – и не более того. Былое безумие ушло; но все же она сможет увидеться с ним – а это лучше, чем ничего. Королева попыталась выбросить эти мысли из головы. Лучше уж подумать о праздничном пире. Два быка уже жарятся – довольно ли этого? Есть еще огромный дикий кабан, добытый на охоте несколько дней назад, и два поросенка – их пекут в яме; они уже начали так хорошо пахнуть, что стайка проголодавшихся детей принялась вертеться вокруг ямы и принюхиваться. А еще пекутся сотни буханок ячменного хлеба – большую их часть раз-дадут простолюдинам, что толпятся у края поля и следят за подвигами королей, рыцарей и соратников. А еще есть яблоки, запеченные в сливках, и орехи, и сладости для дам, а еще медовые пироги, кролики и мелкая птица, вино… Если вдруг этот пир не удастся, то уж никак не из-за нехватки угощения!