Нимуэ опустила глаза и глубоко вздохнула, следя исподтишка за искаженным лицом Мерлина и его учащенным дыханием. В конце концов она прошептала:
– Что я могу тебе сказать?
– Скажи, что любишь меня!
– Я люблю тебя. – Нимуэ знала, что голос ее звучит, как голос человека, находящегося под воздействием заклятия. – Ты же знаешь, что люблю.
– Скажи, что отдашь мне всю свою любовь, скажи, что… ах, Нимуэ, Нимуэ, ты так молода и прекрасна, а я так уродлив и искалечен! Я не могу поверить, что я хоть что-то значу для тебя. Даже сейчас мне кажется, что я сплю – или что ты решила завлечь меня просто ради забавы, чтоб посмотреть на чудище, что будет пресмыкаться у твоих ног.
– Нет! – воскликнула Нимуэ и тут же, словно испугавшись собственной смелости, быстро коснулась губами глаз Мерлина – точно две ласточки присели и тут же вспорхнули.
– Нимуэ, ты разделишь со мною ложе?
– Я боюсь… – прошептала Нимуэ. – Нас могут увидеть, и я не смею вести себя так свободно. – Она изобразила детскую капризную гримаску. – Если нас застанут, все только лишний раз уверятся, что ты – настоящий мужчина, и никому и в голову не придет бранить или стыдить тебя. Но я – я девушка, и меня станут обзывать распутницей и показывать на меня пальцами…
По щекам Нимуэ потекли слезы, но в душе она ликовала. «Теперь он уже не вырвется из моих сетей!»
– Я сделаю все, что угодно, лишь бы только утешить и защитить тебя! – воскликнул Кевин, и голос его был полон искренности.
– Я знаю, мужчины любят похваляться своими победами над девушками, – сказала Нимуэ. – Вдруг ты примешься хвастать, что добился благосклонности родственницы самой королевы и похитил ее девственность?
– Поверь мне, молю, поверь… Что мне сделать? Как доказать, что я говорю правду? Ты же знаешь, что я принадлежу тебе – всем сердцем, телом и душою…
На миг Нимуэ охватил гнев. "Не нужна мне твоя проклятая душа!" – подумала она, чувствуя, что вот-вот расплачется от напряжения и страха. Кевин обнял ее и прошептал:
– Когда? Когда ты будешь моею? Что я должен сделать, чтоб ты поверила в мою любовь?
Поколебавшись, Нимуэ произнесла:
– Я не могу позвать тебя к себе. Я сплю в одной комнате с четырьмя другими дамами из свиты королевы, и стражники заметят всякого, кто попытается пройти туда…
Кевин снова принялся покрывать ее руки поцелуями.
– Бедная моя малышка, я никогда не стану навлекать на тебя позор. У меня есть своя комната – маленькая, словно конура, да и то ее отдали мне в основном потому, что никто из придворных не пожелал поселиться вместе со мной. Не знаю, посмеешь ли ты прийти туда…
– Наверняка можно придумать что-нибудь еще… – прошептала Нимуэ, стараясь, чтоб голос ее был тих и нежен. «Проклятие! Не могу же я предложить это прямо – мне ведь необходимо притворяться невинной дурочкой!» – Мне кажется, во всем замке нет такого места, где мы были бы в безопасности, но все же…
Поднявшись, Нимуэ прижалась к сидящему Мерлину, легонько толкнувшись грудью.
Кевин стремительно обнял девушку, зарывшись лицом ей в грудь. Плечи его задрожали. Потом он произнес:
– В это время года… Сейчас тепло и сухо. Осмелишься ли ты выйти вместе со мной из замка, Нимуэ?
– С тобой, любовь моя, я осмелюсь пойти куда угодно, – наивно пробормотала девушка.
– Тогда – сегодня ночью?
– Ой, луна такая яркая, – вздрогнув, прошептала Нимуэ. – Нас могут увидеть… Давай подождем несколько дней, пока луна не исчезнет…
– Пока настанет новолуние…
Кевина передернуло. Это был опасный момент: рыба, которую Нимуэ так старательно приманивала, могла сейчас сорваться с крючка, вырваться из сети и уйти на волю. В новолуние на Авалоне жрицы уединялись и на время отказывались от каких бы то ни было магических действий… Но Мерлин не знал, что она жила на Авалоне.
Что же возобладает в нем – страх или вожделение? Нимуэ застыла недвижно, лишь пальцы ее слегка подрагивали в ладонях Мерлина.
– Новолуние – опасное время… – произнес Кевин.
– Но я боюсь, что нас увидят… Ты не представляешь, как разгневается на меня королева, если узнает, что я от любви к тебе позабыла про стыд… – сказала Нимуэ, чуть теснее прижавшись к Мерлину. – Ведь мы с тобой не нуждаемся в луне, чтоб видеть друг друга…
Кевин обнял ее еще крепче и принялся жадно целовать грудь Нимуэ. Потом он прошептал:
– Любимая, малышка моя, пусть будет, как ты хочешь… полнолуние, новолуние – не важно…
– А потом ты увезешь меня из Камелота? Я не хочу позориться…
– Увезу, куда ты захочешь, – сказал Кевин. – Клянусь тебе в этом… Хочешь – поклянусь твоим богом?
Прижавшись к нему и зарывшись пальцами в его прекрасные кудри, Нимуэ прошептала:
– Христианский бог не любит влюбленных и терпеть не может, когда женщины возлежат с мужчинами… поклянись своим богом, Кевин, поклянись змеями, которых ты носишь на запястьях…
– Клянусь! – так же шепотом отозвался Мерлин, и от звука клятвы воздух вокруг них словно подернулся рябью.
«Глупец! Ты поклялся своей смертью!»
Нимуэ содрогнулась, но Кевин, судя по всему, не замечал сейчас ничего, кроме груди девушки – Нимуэ чувствовала его горячее дыхание и жадные поцелуи. Теперь, когда девушка пообещала ему свою любовь, Мерлин спешил воспользоваться дарованной привилегией – целовать, гладить, ласкать ее.
– Не знаю, где взять мне сил, чтоб дождаться этой минуты.
– И мне, – тихо произнесла Нимуэ. И это было чистой правдой.
«Я должна, должна это свершить!»
Даже не видя луны, Нимуэ могла точно сказать, что новолуние наступит три дня спустя, через два часа после заката; от убывания луны девушка чувствовала себя слабой – как будто сама жизнь утекала из ее жил. Эти три дня Нимуэ почти не вставала с постели. Она сказалась больной, и это было не так уж далеко от истины. Оставаясь в одиночестве, девушка брала в руки арфу Кевина и погружалась в размышления, заполняя эфир магическими узами, что связывали теперь их двоих.
Новолуние – зловещее время, и Кевин это знал не хуже самой Нимуэ; но обещание любви ослепило его, и Мерлин позабыл обо всем на свете.
Занялось утро того дня, когда должно было наступить новолуние; Нимуэ ощущала это всем телом. Девушка сготовила себе травяной отвар, чтоб оттянуть начало ежемесячного кровотечения. Ей не хотелось ни отпугивать Кевина видом крови, ни рисковать – вдруг он вспомнит об авалонских запретах? Надо как-нибудь отвлечься от мыслей о плотской стороне предстоящей встречи. Нимуэ знала, что она, несмотря на все пройденное обучение, остается той самой робкой, боязливой девственницей, которую изображает. Что ж, тем лучше – значит, ей не нужно притворяться. Можно просто оставаться собою – девушкой, что в первый раз отдается мужчине, любимому и желанному. А дальше… Что ж, дальше будет так, как судила ей Богиня.