Мари, время от времени помогавшая вычерпывать воду, от неожиданности качнулась и едва не повалилась.
Артём с улыбкой посмотрел на Галю и стал рвать зубами узел.
Галя бросила руль и встала.
Лодка поехала вбок, кругом, рискуя перевернуться. Галя села, – а то упала бы первой.
Мотор заглох.
– Отдай, тварь! – заорала Галя.
Мари тонко вскрикнула.
“Где их так учат вскрикивать… красиво…”, – мельком подумал Артём.
– Сама тварь! – крикнул он и бросил кирпич этот к Гале, промеж ног полумертвого Тома.
…У всех нервы полопались.
Галя плакала.
Мотор молчал.
Снова посыпал снег. Носки красивых зимних ботинок Тома были в снегу, побелённые.
В двадцати метрах от лодки стояла прерывистая мга. В её прогалах было видно, что дальше – та же самая мга.
– Ты никто, – всхлипывала Галя, – тут мог быть кто угодно – я выбрала тебя: пустое место. Всё потеряла. Как ты смеешь?
У неё был нож, она взрезала узел на кирпиче, развернула пакет. Золотые монеты посыпались на дно лодки. Галя несколько поймала, пока сыпались, бросила в воду.
“Находил, значит, Эйхманис клады…” – отстранённо подумал Артём.
Золота ему не было жалко.
Мари смотрела на Галю.
Не сдержалась и порывисто встала, потянула руки к золотым, что-то по-птичьи вскрикивая.
– Сядь! – одёрнул её Артём и рванул назад за низ плаща. – Сядь, не мешай! Мы сеем золото. Право имеем.
Галя оттого, что Артёму было всё равно, разрыдалась ещё сильней.
– Украла! – почти рыча, говорила она. – Украла ради тебя у Эйхманиса! Ты!.. Эх, ты!
“Так уж ради меня…” – думал Артём, глядя на Галю.
– Ты самый ничтожный был! – крикнула она, отдышавшись, и снова бросила золотые в воду; они тонули быстро, словно для этого и были созданы. – Самый! Из всех! Хуже тебя только Ксива! Я бы с Бурцевым… Бурцев лез, мразь. А ещё лучше б с Василием Петровичем, с этим палачом богомольным… Достала бы сиську в любую минуту, сказала: “Соси!” – и все бы выстроились в очередь…
Артём продолжал гонять ногами воду, изредка взглядывая, как Галя ищет и находит монету, а потом неловким, женским движением бросает её.
Мари безучастно смотрела в сторону, но при всяком Галином жесте чуть вздрагивала и косилась.
– В тебе притворства не было – одна в тебе была заслуга, – кому-то объясняла Галя. – А теперь я вижу: тебе притворяться нечем.
Галя сгребла из-под лавки, промеж ног Тома, целую горсть монет и кинула через Артёма, через Мари, за их спины.
Артём ловко поймал одну и мягким движеньем вернул Гале в ноги: необходима вторая попытка.
– Сука, какая сука! – выругалась Галя, поводя глазами, как слепая. – Он же знал, что я с тобой буду. Он нарочно тебя вытащил, чтоб меня отвлечь. Чтоб я не дёргалась. А сам с этими блядями… – Артём, поначалу примерив эти слова исключительно к себе, понял, что речь уже не только про него.
– Знаешь, почему он чаек не убивал? – спрашивала Галя, хотя и не у Артёма вовсе. – Потому что он сам на чайку похож. Разве не видел его профиль? Я Троцкого повесила на стену нарочно – он был уверен, что я спала с ним. А я его злила!
“И что, не спала?” – хотел спросить Артём, но не стал.
Никакой любви у него к этой глупой женщине не было.
И у неё к нему.
* * *
Какого-то островка достигли только в следующие сутки.
Невозможно было сразу понять, эта ли твердь попадалась им на пути сюда или другая.
В пути у них кончились запасы пресной воды.
Вроде была ещё фляга – и непонятно куда делась. Может, забыли на том острове, где нашли иностранцев.
Разожгли костёр, повесили сушить вещи – с них капало. Подставили посуду.
Ждали, затаившись, когда хотя бы с половину миски накапает.
…Оказалось – солёная. В море шёл солёный снег и лили солёные дожди.
Галя швырнула от злости железную миску. Она упала на камни, с дребезгом подпрыгнула.
Артём пошёл по острову искать дрова. Вблизи воды всё было голое, каменистое – волны и приливы смывали всё живое. На холмах ещё виднелась жухлая травка. В низинах нашёл несколько неизвестных ему кустов, маленькие деревца.
На обратной дороге встретилась Галя. Судя по всему, она искала его и нашла по стуку топора.
Вела себя как ни в чём не бывало.
– Надо сразу дальше идти, – сказала Галя. – А то умрёт. Как не умер ещё…
Артём пожал плечами: ему было всё равно – плыть так плыть.
– Посмотреть на тебя, так тебе что воля, что тюрьма, что вода, что суша, – сказала с некоторой, впрочем, мягкой издёвкой Галя.
– Суша и воля мне нравятся больше, – просто ответил Артём.
– Есть такое слово: волелюбый, – сказала Галя и, помолчав, добавила: – Не про тебя слово.
Артём молча нёс, прижав к груди, кривые ветки, всё время залезавшие ему в лицо.
– Пойдём не в Соловки, а в Кемь, – безо всякого перерыва продолжила Галя. – Там высадим этих, на материке сами разберутся. А мы попытаемся сесть на поезд и отправиться в любую сторону. Ты как? – и она остановилась.
Артём тоже остановился. С полминуты они смотрели друг на друга.
“А я ведь целовал это лицо…” – подумал Артём. Чувство было такое, что всё происходило в позапрошлой жизни. Но это была неплохая жизнь. Или не самая плохая.
– Конечно, Галя, – сказал Артём, – вместе будем.
И они пошли дальше рука об руку, хоть и не касаясь друг друга.
– Артём, извини, – быстро сказала Галя.
– Не надо, я понимаю…
Том так и лежал в лодке. Мари дожидалась их, чтоб перенести мужа вместе.
– Натрите его водкой, и сразу пойдём, – Галя махнула рукой в сторону Соловков.
Мари всё поняла. Она стала понимать с первого раза.
– “Не по плису… не по бархату хожу…” – пропел Артём, сталкивая лодку в воду.
Из лодки на него смотрела Мари с испуганным видом, словно Артём мог не успеть запрыгнуть и остаться на острове.
Вторую строчку Артём допел, уже забравшись в лодку и залихватски обняв Мари за плечо. Она не противилась.
Галя посмотрела на них и усмехнулась. Кажется, без обиды.
Ветер был попутный.
Через час начало темнеть и явственно обозначился свет маяка.
Первым этот свет увидела Галя и окликнула Артёма, сидевшего к ней лицом: посмотри.
Маяк светил так, точно перед глазным яблоком держали горящий сучок.