Артём подумал и включил.
– Вот так, бля! – обрадовались свету надзорные и, грохоча, полезли на чердак.
Артём стоял внизу.
На чердаке раздалось топотанье, мат-перемат, снова топотанье, кто-то, кажется, упал… и потом хохот.
– Да хватит одного, – сказал красноармеец, спускаясь и отхаркиваясь.
Артём посторонился, чтоб не плюнули на него. Потом сделал ещё шаг назад, чтоб его снова не пихнули.
– Тут есть кто ещё? – спросил красноармеец, не глядя на Артёма.
– Нет, – сказал он.
– А бабы есть?
– Нет, – повторил Артём.
– На, разделай и пожарь, – сказал красноармеец, сунув Артёму кролика со сломанной шеей.
“На всю ночь тут останутся…” – лихорадочно думал Артём.
Появился второй красноармеец, последние ступени ему не дались, и он с грохотом их пересчитал.
Посидел на полу, потом кряхтя поднялся. Заметил кролика в руках Артёма, молча забрал, крикнув своему товарищу, пропавшему на кухне:
– На хрен ты ему дал? Мы с ним тут будем сидеть, что ли? Пошли в женбараке возьмём эту… Ляльку. Она и приготовит.
Артём стоял на месте, моля, чтоб всё это завершилось.
Надзорные ещё три минуты что-то мычали на кухне и потом не прощаясь ушли, оставив все двери открытыми.
Артём медленно, боясь сглазить, двинулся следом, в дверях увидел огромную белую ночь – в её свете всё было как голое; торопливо закрылся.
– Галя! – позвал тихо.
В сторожевой каморке её не оказалось. И в лаборатории – нет. И в других комнатах – тоже нет.
Наконец на кухне он отдёрнул штору и увидел её. Она сидела на подоконнике и гладила кота.
Кот мурчал, зажмурившись, но одним глазом всё-таки поглядывая на Артёма.
– Он и свинок хотел сожрать, – шепнула она, кивнув на кота.
“Красноармейцы прямо рядом с ней стояли”, – понял Артём: ему уже было почти смешно. Хорошо хоть шторы плотные – а если б нет?
Галя была совершенно протрезвевшая.
– Оцарапалась, – сказала она ясным голосом. – Тут гвоздь где-то, – и показала палец с пунцовой каплей.
Артём взял Галю за запястье и слизнул кровь, тут же вытер язык о горбушку руки и снова слизнул.
– Вода поёт. Как тетерев, – сказала она, прислушиваясь.
Это из крана подтекало и потом, с еле слышным журчаньем, струилось где-то под полами.
* * *
Про главное Артём с утра, когда запускал учёных, забыл.
Тем же вечером в Йодпроме Троянский встретил его с таким видом, как если бы ему всё открылось про Артёма – самое ужасное, самое невозможное. И теперь Осип не знал, что с этим знанием делать.
– Не сообщил утром, простите, – быстрым извиняющимся шёпотом сказал Артём; отвёл Троянского в свою комнату и в ярких, впрочем, в основном надуманных подробностях рассказал про пьяных надзорных.
Приврал заодно, что те забрали не одного кролика, а двух.
– Вы должны написать бумагу об этом – на административную часть, – тут же сказал Осип. – Иначе с нас спросят.
– Вы что? – тихо ответил Артём. – Я не буду ничего писать. Они завтра придут и уже мне свернут голову.
– Вы разве трус? – спросил Осип, сплющив слово “трус” в губах до такой степени, что оно будто бы так и осталось висеть на губе, зацепившись последней буквой.
“Разве что вы дурак”, – подумал Артём, искренне скучая от глупого разговора и думая лишь, как бы побыстрее выпроводить этих чертей.
– Осип, а вы поинтересовались у товарища?.. – сказал, входя в комнатку, ещё один учёный муж. У него в руках была кроличья голова с ушами, позвоночником и ещё какими-то шерстяными лохмотьями.
– Да, кстати, – всплеснул руками Осип. – А это что тогда?
Кролика Артём вчера выкинул вместе с котом в окно. Кот тут же принялся грызть мёртвую крольчатину. Артём был уверен, что никаких следов там не останется.
Тем более что под окном были кусты – какого беса учёные мужи искали в этих кустах, непонятно.
“…Хоть бы уши обглодал, чекистская сволочь”, – подумал Артём и, усмехнувшись, спросил:
– Вы хотите сказать, что я съел двух кроликов? Сырых? Вместе со шкурами? И у второго не доел голову?
– А вы хотите сказать, что это чекисты съели сырых кроликов? – спросил Осип.
Услышав про чекистов, второй учёный, покашливая, удалился. Кроличью голову он унёс, держа за уши.
– Они их не ели, они забрали их с собой, – терпеливо повторил Артём.
– Да, – саркастически скривился Осип. – А одному кролику оторвали голову и выбросили её в окно. Не можете мне описать в подробностях, как это выглядело?
– Я не наблюдал этого, Осип, я не знаю, – сказал Артём, глядя Осипу в глаза и очень жалея о том, что не чувствовал никаких сил к тому, чтоб ударить этого тонкого и саркастичного человека по лицу. Это совсем было бы подло – не Сорокин же, не Ксива с мокрой губой.
– Итак, – сказал Осип с таким видом, будто он стоял на кафедре. – Или вы пишете бумагу в административную часть, или мы сами будем вынуждены её написать.
– Сами, – добродушно предложил Артём. – Только проваливайте отсюда поскорей.
– Что значит “проваливайте”? – вскрикнул Осип. – Это вам тут нечего делать! А мы в город больше не пойдём. Слишком много времени уходит на это.
– В какой “город”? – не понял Артём.
– В монастырь, в кремль – туда, в эту тюрьму, – сказал Осип быстро.
В проёме дверей снова появился учёный муж, на этот раз без кролика, но за его спиной отсвечивал мудрой плешивой головою третий.
– Вы не имеете права, уходите, – ещё раз повторил Артём, понимая, что вот теперь он окончательно глупо выглядит.
Учёные переглянулись и поочерёдно хмыкнули – возникло чувство, что они таким образом общаются друг с другом.
– Смотрите, что у него есть, друзья мои! – сказал один из учёных, указывая пальцем.
Все трое вперились во что-то обескураживающее.
Артём скосился, ожидая увидеть на этот раз наполовину объеденную морскую свинку.
Но нет, то была недопитая бутылка водки.
Учёные в голос засмеялись – только не Осип.
Он вышел, презрительно взмахнув полой своего халата.
Артём, себя не помня, кинулся за ними следом в их учёные покои, схватил первую попавшуюся колбу и запустил ею в стену.
Не сказать, чтобы учёный люд проявил готовность к немедленному поединку, даже своими превосходящими силами. Однако и страха в их глазах не читалось.
– Да он пьяный до сих пор, – сказал один из них.