— Кси жи ло ксен, — ответил местный суслик. — Чо ксик хок йен хо. — С этими словами он удалился.

Нюх вздохнул. Насколько он понял, суслик сказал, что мало смыслит в ремесле строителя, особенно если дело касается высоких башен; что же до стрельбы из лука, то она в императорских лесах категорически запрещена. Похоже, с катайским языком Нюх был явно не в ладу.

Он пошел дальше почти наугад, но в конце концов был вознагражден, увидев огромную стену, а за ней величественный горный кряж. Свою охранную грамоту Нюх предъявил часовым. Взглянув в нее, важный панголин распахнул перед Нюхом ворота в стене. Он продолжил свой путь, теперь уже по неприветливым северным землям.

Горы здесь были даже выше тех, что встречались на Кашемировом Пути. И где-то там, наверху, притаилась Свелтлана, чья смелость и изобретательность восхищали Нюха. Она, конечно, злодейка, но отваги ей не занимать!

Наступила ночь, а вместе с ней непроглядная тьма. Однако, как только Нюх развел костер и устроился на ночлег, стало легче. Нюх поужинал твердыми галетами с сушеным мясом. Наконец, завернувшись в толстую накидку, он лег возле костра в надежде, что ночью не ударит мороз.

Но к утру сильно похолодало. Нюх проснулся с заиндевевшей мордой и бакенбардами, блестящими от кристалликов льда. Дрожа, он встал, подбросил в костер веток и вскипятил чай.

— Надо согреться! Нечего впадать в уныние из-за какого-то холода! — уговаривал он себя.

Грея замерзшие лапы о кружку с горячим чаем, Нюх поздравил себя с тем, что ночью его не съели дикие звери. Он знал, что в этой части света водятся не только тигры, но и другие представители кошачьих. Конечно, для тигра он не добыча, тот не станет тратить время на охоту за лаской, но вот для голодной рыси и ласка может оказаться весьма кстати! В этом диком краю нужно смотреть в оба!

Весь день он шел по козьим тропам, по следам газелей и оленей, надеясь обнаружить хоть какие-нибудь признаки присутствия Свелтланы. Уверенность, что Свелтлана где-то здесь, придавала ему сил. Он знал: грозная противница где-то впереди.

Еще одна ночь и еще одно утро. Солнце неспешно поднялось над перевалом и залило ущелья живительным светом. Он немного воспрянул духом и, закинув на спину вещевой мешок, зашагал вперед. В полдень Нюх наткнулся на еще теплые угли чьего-то костра.

Он порыскал вблизи. Сначала ничего не находил, затем наконец обнаружил на колючках ежевики три шерстинки. Неужели она все-таки проявила беспечность? Нюх вынул из мешка лупу и небольшой конверт, в котором хранил несколько шерстинок с шубы Свелтланы. Он тайком снял их с расчески и засунул за отворот штанины во время встречи с ней во дворце Великого Панголина. Нюх сравнил их с теми, что нашел в ежевике.

— Да, — пробормотал он себе под нос. — Она впервые проявила беспечность. Должно быть, холодной ночью поднялась, чтобы подбросить дров в костер, но в темноте оступилась и зацепилась за ежевичный куст. Наверняка утром она осмотрела кусты, собрала с них клочья шерсти, но эти три шерстинки не заметила.

Значит, он идет по верному следу. Даже если теперь Свелтлана попробует обмануть его, заметая свои следы на снегу, он все равно будет знать, что это она!

Однако вскоре началась метель, которая значительно замедлила его движение. И чем выше он поднимался, тем холоднее становилось. Нюх начал побаиваться за лапы. И особенно страдал хвост, то и дело высовывавшийся из-под накидки. Еще до наступления полуночи бакенбарды Нюха обледенели и затвердели. Не подумав, он потер морду лапой и тотчас же лишился их с левой стороны.

«Замечательно! — подумал он. — Теперь, если останусь в живых, стану всеобщим посмешищем!»

Один бакенбард у ласки — это все равно что один ус у мужчины, даже еще хуже, потому что ласки используют бакенбарды в самых различных целях, особенно в темноте. Когда Нюх шел по тропе, тянувшейся вдоль скалы, то, касаясь ее бакенбардами, он безошибочно делал каждый следующий шаг. Теперь этого надежного «проводника» у него нет! Его драгоценные бакенбарды, расколовшись, развеялись по ветру!

Ближе к рассвету шубка Нюха превратилась в ледовый панцирь и заметно потяжелела. С усов свисали сосульки, а многострадальный хвост тащился за ним, как прихваченная морозом мокрая тряпка.

Но Нюх продвигался вперед, обуреваемый одним желанием — догнать врага.

Вот только сможет ли он убить ее?

«Я никогда не убивал зверей, ни хороших, ни плохих, но на этот раз… на этот раз…» — рассуждал он.

Но пока она жива, Нюх не сможет спокойно спать. Слишком уж сильно она ненавидит его. И еще — беспокойство за Брионию. Нет, кто-то из них должен остаться в этих горах навсегда!

И Нюх твердо решил, что это будет не он!

Пробиваясь сквозь буран, он знал, что сейчас она скорее всего укрылась в какой-нибудь пещере или под нависающей скалой и пережидает ненастье. Когда он поднимется на перевал, она будет свежа и готова к решительной схватке с ним. Да и сейчас в голову ему может полететь камень или в сердце угодить пуля. Он уязвим, как детеныш, и почти так же слаб!

Ближе к рассвету Нюх услышал громовые раскаты, но сразу же понял, что это не гроза. Где-то в горах произошел снежный обвал. Он молился, чтобы причиной тому был неосторожный шаг Свелтланы и теперь она лежала бы, похороненная под снегом. О, если бы сама природа наказала ее — и избавила бы его от греха убийства!

«Я меньше всего на свете хочу убивать ее, но я должен быть уверен, что она не уничтожит меня!» — уговаривал себя Нюх.

Когда рассвело, он понял, что обвал случился далеко… Слишком далеко. И значит, Свелтлане придется покинуть этот мир от его лапы! Как он сможет жить после такого?

34

Баламут с Квакваком угодили в ловушку. Ночью намело столько снега, что к утру хижина оказалась засыпанной по самую крышу. Квакваку удалось прокопать туннель из окна, к счастью открывавшегося внутрь, но было ясно, что по такому снегу далеко не уйдешь. Вокруг все было белым-бело, даже горы исчезли под белой пеленой. Сосульки свисали с елей и сосен и казались клыками какого-то ужасного зверя. Дул жестокий ветер.

Немного поспорив с хозяйкой, Баламут согласился остаться в хижине до конца зимы.

— Ну и как же вы тут живете? Как проводите время? — спросил он хозяйку, которую звали Никнак.

— Чтобы прокормиться, мы прорубаем во льду лунки и ловим рыбу, — ответила она. — Когда кончаются дрова, собираем упавшие ветки сосен. Их много ломается под тяжестью снега. Чем мы еще занимаемся? Когда был жив мой дружок, зимой мы обычно делали каноэ и шили мокасины.

— Что ж, начнем с рыбной ловли, — сказал Баламут. — Я уверен, что полюблю рыбу. Кстати, а что случилось с вашим приятелем? — как бы между делом спросил он Никнак. — Уж не подавился ли он рыбьей костью?