— Это место — средоточие зла, — прошептал Джалобин. — Я это нутром чую. Здесь таится ужас.
— Пожалуйста, не надо. — сказала Филиппа. — Мне и без того страшно.
— Мы почти у цели, — крикнул Джон.
Масли отступил от каменной двери и, отбросив лопату, крикнул Джону, чтобы тот спускался к нему по ступеням и не забыл фонарик. Филиппа побежала вниз вслед за братом. Джон уже рассматривал дверь, пытаясь понять, как ее открыть.
— Погодите, — сказал он. — В щели между дверью и стеной что-то есть…
— Ни в коем случае не трогай! — закричал Нимрод изнутри, — Что бы это ни было. Вдруг там печать джинн!?
— Что это значит? — спросила Филиппа.
— Это значит, что с Хусейном Хуссаутом был Иблис или кто-то из его ифритцев. Только им под силу наложить такую печать. Очень возможно, что она сделана из нефрита или меди. Нам, маридам, запрещено трогать эти вещества, для нас они — табу, если подверглись воздействию чужой джинн-силы.
— Наверно, поэтому мама никогда не носит нефритовые украшения, — пробормотала Филиппа.
— Именно, — отозвался Нимрод. — Поэтому ни под каким видом не трогайте печать, иначе тоже попадете в кабалу к ифритцам. А то и хуже… Взломать печать могут только Масли или мистер Джалобин.
Джон, продолжавший рассматривать дверь, покачал головой:
— Нет, материал не похож ни на нефрит, ни на медь. Такое ощущение, что в щель залит воск. Такой полупрозрачный ком, размером примерно с футбольный мяч. Ой, погодите! Он шевелится. Внутри него что-то есть. Как раз цвета меди… О господи! Это же скорпион!
— Понятно, — сказал Нимрод. — Живая печать. Самая опасная. Причем для всех: и для людей, и для джинн. Похоже, Иблис побывал здесь самолично. Потому-то нам так трудно разорвать заклятие.
Внимание! Ни в коем случае не трогайте печать. Иначе скорпион выскочит, а укус его смертелен. Попробуйте лучше развести под дверью огонь, а когда печать растает, убейте скорпиона.
Спасатели тут же поднялись наверх по каменным ступеням и принялись искать что-нибудь способное гореть. Это оказалось непросто, во-первых, из-за темноты, а во-вторых, потому что кустов и деревьев в пустыне не было.
— Можно взять коврики из «феррари», — предложила Филиппа. — Если смочить их бензином, будут отлично гореть.
— Туда им и дорога, — сказал Джон, вытаскивая коврики из салона. — Все равно они дурацкого цвета.
— Внимание! — снова произнес Нимрод, когда они стащили пропитанные бензином коврики вниз и уложили их под дверь, ведущую в гробницу Эхнатона. — В тот момент, когда огонь поглотит скорпиона, вы сможете услышать слово-заклятие, которое Иблис подарил Хуссауту, чтобы меня поймать. Постарайтесь его запомнить. Потом пригодится.
Джалобин чиркнул спичкой.
— Эх, люблю хороший костер, — сказал он и бросил спичку на влажные от бензина коврики.
Пламя взвилось вверх, высветив в темноте их грязные лица, вокруг заметались тени, восковая печать начала таять, а медный скорпион внутри нее тоже заметался, выгибая длинное тонкое жало и корчась, точно палец злобной ведьмы с черным когтем на конце.
— Я не хочу оказаться рядом, когда воск окончательно растает, — признался Джалобин, благоразумно отступая на несколько шагов от костра. Близнецы же вместе с Масли оставались на месте. Наконец от воска не осталось и следа, и скорпион — самый огромный из всех, которых доводилось видеть им всем, включая Масли, — упал в огонь.
Близнецы ахнули. Тридцатисантиметровое тело скорпиона покрывал толстенный, как у броненосца, панцирь; клешни напоминали инструменты из камеры пыток; восемь паучьих ног болтались враскоряку, но страшнее всего был хвост — почти вполовину общей длины, — из которого торчало жало толщиной в большой палец. Членистоногое вспыхнуло, но дотла не сгорело; над его извивающимся ядовитым жалом взвился столб синего пламени, и скорпион, пытаясь спастись от жара, выпрыгнул из костра — прямо на близнецов. Он словно догадался, что эти дети родом из того же клана джинн, что и узник, охранять которого он был навечно приставлен.
Филиппа и Джон инстинктивно отскочили, но мальчик оступился на неровной земле и упал прямо перед пылающим скорпионом. Клацая клешнями и угрожающе подняв хвост с жалом, с которого уже капал смертоносный яд, меднотелая тварь устремилась к голой руке Джона.
— Берегись! — крикнул Джалобин. — Сейчас укусит!
— Нет! — вскрикнула Филиппа и со всей мочи наступила на членистоногое, а потом пнула его ногой. Извернувшись, скорпион уцепился грязными клешнями за шнурок ее кроссовки и пополз вверх по голой ноге. Какой же он тяжелый, не меньше килограмма! Филиппа с отвращением тряхнула ногой, но скорпион не желал стряхиваться. Издав пронзительный вопль, девочка с размаху ударила ногой по каменной двери. Скорпион, стрельнув сгустком яда, который едва не угодил ей в голову, все же слетел на землю, свернулся в клубок, вспыхнул и — испустил дух. Почувствовав, что из его тела выходит воздух, Филиппа вспомнила наказ Нимрода и, присев на корточки на безопасном расстоянии, вслушалась. Слово и вправду донеслось — из каких-то немереных глубин, словно из геенны огненной… А потом Филиппа выбралась из ямы, и ее стошнило. Несколько мгновений спустя Джон нашел в себе силы встать и подняться по каменным ступеням.
— Ты спасла мне жизнь, — сказал он сестре. — Он бы меня точно ужалил.
Филиппа вытерла рот.
— Ты сделал бы для меня то же самое…
Джон кивнул и благодарно сжал руку сестры.
— А я бы не сделал, — вздохнул Джалобин. — Терпеть не могу скорпионов.
Они отковыряли с двери гробницы остатки воска, с трудом открыли ее и вошли в древнюю усыпальницу. Из темноты, радостно раскинув руки, но с непривычно серьезным выражением лица к ним вышел Нимрод. Близнецы бросились к нему в объятия.
— Мы уже боялись, что никогда тебя не увидим, — призналась Филиппа.
— И были недалеки от истины, — вздохнув, кивнул дядя. — Я вполне мог провести здесь бессчетное количество лет. — Он вынул из кармана носовой платок и смахнул блеснувшую в уголке глаза слезу. — Вы спасли мне жизнь, дети. Вы спасли мне жизнь.
Справившись с эмоциями, Нимрод сдвинул брови, откашлялся, сунул платок в карман и, кривовато улыбнувшись, обратился к своему дворецкому:
— Теперь о вас, мистер Джалобин. Хотя подпункт двенадцатый сорок второго Уложения «Багдадских законов» гласит, что человеку, спасшему джинн с помощью ранее дарованных ему трех желаний, потраченные желания не компенсируются, я вынужден обратиться к Уложению сорок четвертому, относящемуся к проявлениям исключительной самоотверженности, и дарую вам, мистер Джалобин, еще три желания, исполнить каковые я готов незамедлительно, как только вы их выразите.
Джалобин громко застонал:
— Ни за что! Избавьте меня от этих милостей! Умоляю, больше никаких желаний! Впервые за долгие годы я наконец чувствую себя от них свободным. Вы, джинн, и вообразить не можете, как трудно вечно стоять перед выбором. Какой груз ощущает при этом человек — ежедневно и ежечасно. Что выбрать: то или это? Кем стать: тем или этим? Это вечная, изнурительная борьба с самим собой! Нет, спасибо, премного благодарен.