Видели бы вы, как вытаращились сами собой глаза Сигизмунда, услышавшего эту ахинею. Возможно, если бы ему угрожали чем-то другим, он бы призадумался, но под страхом той кары, которую я посулил, несчастный правитель потерял всякую способность мыслить критически и готов был на что угодно, лишь бы остановить процесс.
– Откройте эту камеру! – с сожалением приказал он тюремщику. Бедный маркиз сознавал, что, скорее всего, Эльзы ему теперь не видать как своих ушей. Ну нет, так просто ты у меня не отделаешься! Таких козлов надо учить как следует!
– О ужас! – заорал я шепотом ему в самое ухо.
– Ну что еще?! – чуть не расплакался Сигизмунд, мотая головой.
– У тебя сейчас были грязные мысли! – полуутвердительно-полувопросительно произнес я.
– Были! – признался несчастный маркиз.
Можно было и не спрашивать. Я сомневаюсь, что он может воздержаться от них больше пары минут.
– За это, во искупление своих грехов, ты должен отпустить на волю всех девушек, томящихся в подвалах! – Я предпочел ковать железо, пока горячо.
– Что, всех-всех? – переспросил Сигизмунд голосом ребенка, у которого только что пообещали отнять все игрушки.
– Всех до единой, – скорбно подтвердил я. – Но и это еще не все: раз у тебя снова возникли грязные мысли, ты каждой из этих нарушительниц выделишь отдельный экипаж, который доставит их, куда они скажут. И у каждой попросишь прощения на коленях. И более того, каждой из них твой казначей выдаст по тысяче золотых, которые требовались в качестве штрафа!
– Я разорюсь! – взвыл маркиз. – И это невиданный позор!
– Скорее! Иначе я ничего не смогу сделать! Если ты не успеешь распорядиться в течение пяти минут, твоя сила покинет тебя навсегда! – подбодрил его я. – И ты станешь вести жизнь праведника!
Никогда в жизни я еще не видел, чтобы такой изнеженный тип развивал столь бурную деятельность. Загремели замки камер. Маркиз бухался на колени перед каждой пленницей, произносил несколько торопливых слов извинения и кидался к другой камере. Опешившие девушки даже на время утратили злобные чувства к своему тюремщику: то ли они считали все это сном, то ли думали, что Сигизмунд Сладострастный рехнулся на женской почве. По крайней мере оскорбления прекратились, а кто-то даже жалостливо погладил страдальца по голове, что, полагаю, вызвало у того новый поток запрещенных мыслей и желаний.
Один из стражников помчался на конюшню, чтобы приказать кучерам незамедлительно подготовить нужное количество экипажей, второй стремглав кинулся наверх и буквально притащил за руку ничего не понимающего казначея. Услышав о том, какую сумму надо выдать в ближайшую пару минут, финансист схватился за голову и попробовал возразить, но маркиз, проявив неожиданную твердость, пообещал лично отрубить ему голову, если деньги не будут доставлены немедленно, после чего все возражения были сняты сами собой.
Вскоре во дворе уже стояли двенадцать экипажей (по числу бывших узниц), а каждую из них его светлость лично подсаживал в карету, вручал увесистый мешочек с золотом и слезно умолял не держать на него зла. Кареты разъезжались одна за одной, и отправление каждой сопровождалось таким горестным вздохом, что можно было подумать, будто маркиз навсегда прощается с самыми близкими людьми.
Наконец очередь дошла до Эльзы и Бони, которые, разумеется, предпочли ехать вместе.
– Ступай и больше не греши! – строго произнес монашек вместо прощания.
– Не грусти, маркиз! – подбодрила правителя девушка и потрепала по расцарапанной щеке, но даже от такого сомнительного проявления нежности к кому-то другому ревнивый Боня пошел красными пятнами.
И вдруг всем показалось, будто на двор набежала какая-то тень. Дело в том, что сюда вошел посол герцога, а следом один из его подручных в таком же мрачном одеянии, с мешочком золота в руках.
– Вот тысяча золотых, – объявил посол, и его помощник вручил деньги казначею, который тоже присутствовал при отъезде пленниц, в отчаянии заламывая руки от осознания того, какая сумма уплывает неизвестно куда. Финансист схватил этот мешочек, словно умирающий с голода кусок хлеба, и бережно прижал его в груди. Мне даже показалось, что он при этом бормотал какие-то нежные слова.
– Надо бы передать пленницу, ваша светлость. – Во двор вышел начальник стражи с бегающими глазками, и от изумления они забегали еще сильнее.
– Я ее уже отпустил! – с глупой улыбочкой произнес близкий к истерике маркиз.
– Я жду! Иначе герцог будет очень недоволен! – объявил посол.
– Значит, так, – обратился я к маркизу с последним напутствием. – Ты молодец, все выполнил как надо, и поэтому сохранишь силу. Она даже станет больше прежней. Но если заточишь в свой подвал еще хоть одну девушку, даже я не смогу тебе помочь. Теперь все только на добровольной основе! А деньги герцогу Дондурдурскому можешь не отдавать. Ведь пленницу ты отпустил! – с этими словами я залез в карету, где уже разместились мои голубки.
– Трогай! К границе с княжеством Чудиновским! – скомандовала кучеру Эльза, а потом, уже из окна экипажа, прокричала герцогскому послу: – Не забудь передать высочеству пламенный привет! И его плетке тоже! А еще спасибо за перстень! – Конечно, удержаться было трудно, но, думаю, напрасно она это сделала. Теперь герцог Дондурдурский будет рвать и метать пуще прежнего и попытается нас достать где бы мы ни были.
Мы пронеслись мимо ничего не понимающего посла и выехали за дворцовые ворота, оставив за спиной прощенного маркиза и опешивших придворных. Конечно, было бы любопытно посмотреть, что будет дальше, что скажет посол, вернут ли ему тысячу золотых. Но я, конечно, не мог оставить мою парочку без присмотра, поэтому о дальнейшем могу только фантазировать. Думаю, каждый из участников этой сцены пережил немало неприятных минут.
– Как вовремя вмешался ангел божий! Есть все-таки сила Провидения, защищающая праведников! – прочувствованно заявил Боня, нетерпеливо освобождаясь от ненавистного женского платья.
У Эльзы хватило такта ничего не говорить по поводу его облика, но я видел, что девушка просто давится от смеха.
– Какой такой ангел? – поинтересовалась она.
– Этому распутнику явился ангел, чтобы наставить его на путь истинный, – пояснил монашек, который наконец справился с непослушным платьем и теперь с облегчением откинулся на сиденье.
– А это, часом, был не Люцифуг? – наивным тоном поинтересовалась Эльза. В глазах же у нее в этот момент плясали чертики.
– Какое там! – махнул рукой монашек. – Его только и хватило на то, чтобы облачить меня в позорящее достоинство одеяние и доставить сюда. А потом он, наверное, прохлаждался неизвестно где, пока я вразумлял маркиза. Кстати, не вызвать ли его?
Тут я не выдержал, и долго сдерживаемый смех прорвался наружу. Ко мне моментально присоединилась и Эльза. Боня несколько секунд смотрел на девушку взглядом недоумевающей коровы, а потом вдруг в его глазах промелькнула страшная догадка.