— Надо принимать серьезные меры, — сказал я Щеку.

Горын замер, а потом задрожал, хвостом принялся долбить по камню. Трус он. Большой, а трус. Молодой еще. Вырастет, станет бесстрашным.

— Не стучи хвостом, — велел я. — А то домой пойду…

Щек замер. И хвост замер.

— Стань смирно.

Горын поднялся, как его учили. Я быстро вскарабкался по драконьей спине на драконью голову, встал на цыпочки, дотянулся до тайного места, достал банку. Спрыгнул вниз. Пояснил:

— Секретное снадобье, специальная кастрюлеснималка. Предназначена для снимания кастрюль с бестолковых горыньих голов. Ну, да ты знаешь…

Я постучал ладонью по драконьей морде. Вернее, по днищу кастрюли. Щек закрутил глазами.

— По-другому нельзя, только так… — стал я свинчивать крышку с банки. — Сам же виноват…

Щек задрожал сильнее. На самом деле, конечно, никакое не секретное снадобье у меня там было, а обычный табак, махорка. Нашел на военном складе столько, что можно курить миллион лет. Там вообще всего полно — махорки, портянок, револьверов «наган» образца 1895 года, касок, лопат, ватников, прочего древнего добра. Тушенка в промасленных банках… ну, тушенку мы все-таки едим. Но махорки больше всего.

Сначала я хотел рассыпать ее вокруг города — для отпугивания белых медведей, но стало, конечно, лень. А потом оказалось, что махра весьма подходит для извлечения горынов из кастрюль.

— Глаза закрой, — велел я Щеку.

Болван и закрыл.

Я вытряхнул из банки пачку махры, разорвал ее по ребру и высыпал в горсть.

— Теперь вдыхаем!

Щек начал с шипением втягивать воздух, я забросил в кастрюлю табак и отскочил в сторону.

Дракон открыл глаза. Вместо оранжевого цвета они приобрели цвет красный. Легкие Щека раздулись, затем резко сократились — горын чихнул.

Кастрюля сорвалась с горынской физиономии, пролетела до противоположной стены, сплющилась в корявый блин, обвалилась на пол. Жаль, мимо не проходил, к примеру, Тытырин. Может, убило бы.

Щек чихнул еще раз, теперь уже огнем. После чего горын свалился с ног и совершенно нагло, без всякой благодарности принялся храпеть. А мне что оставалось делать? Я отряхнул руки и поковылял к себе. Давно не был у себя, бедный…

Почти у самого выхода на меня наткнулся Яша. Он был в каком-то невменяемом состоянии, с безумными глазами, без мороженого. Ойкнул, поклонился, рванул дальше, вглубь. Наверное, на медведя напоролся, Яша их очень не любит.

Я накинул полушубок, шапку и уже надевал варежки, как за спиной моей послышался дружный топот. Я оглянулся. Ко мне спешила вся компания — Перец, Тытырин, Яша. У Перца рожа озабоченная, у Тытырина усталая и больная, у Яши… ну, говорил уже.

— Не надо стараться, ребята, — сказал я им, — множно меня не провожать. Я сам дойду, уже большой мальчик…

— Проводи себя сам! — рыкнул Перец.

Я заметил, что Перец увешан оружием. Два небольших арбалета, за спиной меч, метательные ножи, шестопер, ну и по мелочи.

— Ну что еще? — поморщился я. — Опять война, что ли? Так я томагавк до завтрашнего обеда зарыл…

— У нас чужой, — сказал Перец.

— В каком смысле? В монструозно-челюстном? Или…

— По улице Гагарина шагает какой-то чурбан! — почти крикнул Перец, мне даже показалось, что он несколько испуган. Во всяком случае, озабочен.

— Ну, идет и идет, — я натянул рукавицы. — Может, он турист из Японии.

— Турист? — обалдел Перец.

— Ну да. Японский экологический турист Сикоку Фухимори. Идет себе, местность фотографирует, исследует. А ты его хочешь из арбалета… Вот из-за таких, как ты, мы с Японией до сих пор не можем мирный договор подписать.

Тытырин и Перец ошарашенно переглянулись.

— Какой еще японец? — непонимающе спросил Перец.

— Этнический. Ладно, я пошел к себе.

— Ты пойдешь с нами, — спокойно сказал Перец.

— Вы что, одного японца испугались? — усмехнулся я.

— Ты пойдешь с нами. На улицу Гагарина. Я ясно изъясняюсь?

— Вполне, — кивнул я.

Вполне. Гагарин — хороший человек, герой.

Глава 20
Улица Гагарина

Город выглядел совершенно обычно. Обычнее не бывает. Пятиэтажная панель, кирпичные девятиэтажки, стандартные детские садики. Ничего оригинального, полис как полис. Пожалуй, неоригинальный город отличало лишь одно — он был раскрашен. Некоторые дома с фасадов. Красивые картинки, в основном на темы сказочных фантазий. То щука, одаривавшая Емелю разными товарами, то Кот в сапогах почему-то со световым мечом. Интересные. Наверное, это было сделано специально, чтобы в трудные зимние времена фасады зданий радовали глаз. А больше глаз тут почти ничто не радовало, разве только белый цвет. Гобзиков давно не видел столько белого.

— Ну, что дальше? — спросил Гобзиков.

Лара не ответила. Она смотрела в снег и прислушивалась. Гобзиков не мог понять, что тут можно слушать — город выглядел совершенно мертвым. Пугающим. Мороз, тишина, детские картинки на стенах, какая-то общая ненормальность. Не хотелось Гобзикову идти в этот город, и пока они шагали от воздухолета, успел уже несколько раз пожалеть, что не остался у аппарата.

И очень робко, задним фоном, совсем чуть, он жалел о том, что вообще сюда попал. На север.

А Кипчак, напротив, горел энтузиазмом, рвался. Однако Лара велела ему сторожить транспортное средство. И к городу отправились вдвоем с Гобзиковым.

Снег был твердый, и шагали они хорошо, не проваливаясь, как по асфальту… Но лучше бы он остался.

Расстояние небольшое, да и ветер тоже дул подходяще — в спину, подталкивал. Но Гобзиков не радовался — обратно-то придется против ветра двигаться, лучше бы наоборот.

Возле самого города выбрались на железную дорогу. Та тянулась по насыпи и снегом почему-то оказалась не занесена. Лара запрыгнула на рельс, легко пробежала метров пятьдесят, а Гобзиков поскальзывался три раза. Затем свернули в сторону и снова брели по снегу. У первых домов, выраставших, как показалось Гобзикову, прямо из льда, остановились, и Лара опять стала слушать.

А Гобзиков мерз. Недалеко в небо уходила телемачта, и ветер в ней свистел и гудел, отчего делалось еще холоднее. Когда показалось, что стали замерзать пятки, Гобзиков спросил:

— Ну и что будем делать?

— Надо разделиться, — ответила Лара.

— Зачем?! — Гобзикову совершенно не хотелось разделяться.

— Нельзя вдвоем. Вдвоем мы не пройдем. Ты…

Лара замолчала. Гобзиков стучал зубами, Лара кусала губу.

— Ты пойдешь туда, — указала она пальцем.