Цицерон начал осторожно ползти, показал язык наглой крысе и уже хотел встать, как ему пришлось снова спрятаться, так как в это мгновение в королевские покои вошли разгневанные горничные.

— Я ненавижу ее, ненавижу всей душой!

— Тссс, не кричи, Миа, у Оонаг есть уши даже среди камней!

— Мне все равно. Мне все безразлично, все. Она лишила меня самой большой радости за последние семь лет. Семь лет я мечтала о конном выезде, и в последнее мгновение она поручает мне готовить яд для этой милезы. Я ее терпеть не могу!

— Если ты служишь Оонаг, то должна знать, что ее капризы всегда будут препятствовать твоим желаниям.

— От этой милезы ей надо избавиться прямо сегодня? Королева говорит, что не желает, чтобы та сидела за столом рядом с Финваной или танцевала хотя бы один танец с ним.

Пришедший в ужас Цицерон, высунул нос из-под кровати и увидел красивую белокурую девушку, которая откликалась на имя Миа и жаловалась. Она поставила поднос на столик.

— У нее есть на то причины. Тебе вряд ли понравилось бы, если твой супруг смеялся бы над тобой.

— Тогда пусть разводится!

— Как мило, но тогда она останется без трона.

— А ты считаешь, что хорошо травить бедных девушек, которых Финвана обманывает, а затем отправлять их в царство Тьмы? Тебе это нравится?

— Я бы не пожелала оказаться одной из них.

— Тут не требуется большого воображения. Она думает только об этой Анхеле, девчонке шестнадцати лет, чужеземке, наивной, которая верит, будто ее пригласили возглавить конный выезд, открыть бал, но даже не подозревает о том, какое коварство задумали их королевские величества.

— Миа, тебе надлежит выполнять их приказы.

— Не хочу пачкать руки!

— Тебе ведь известно, что произойдет, если ты ослушаешься…

— Иногда у меня появляется желание ослушаться.

— Не делай этого!

— Я этого не сделаю, я труслива и помню бедняжку Эмер. Если бы ты видела, как ее бросили в колодец…

Миа пролила слезинку, вспомнив свою подружку. Затем обе помолчали некоторое время, оценивая, как накрыт столик.

— Думаешь, она отведает его?

— Несомненно. Она подумает, что король оказывает ей любезность, здесь земляника, мед и свежее пиво.

— Бедняжка.

— Ладно, пошли и перестань думать об этом.

Цицерон тут же понял, как ему следует поступить.

Однако дело осложнилось появлением множества крыс: грызуны обнюхивали его туфли и, совсем обнаглев, стали приближаться к его носу.

Черт бы их побрал!

Марина

Она была довольна, горда и великолепна. Быть Анхелой означало пережить нечто неземное. От преклонения толпы у Марины возникло ощущение пресыщения от сладкого. Улыбки и взгляды, полные восторга и желания, отдавали чем-то приторным. К тому же ей пришлось признать, что все это утомляло. Ей не хотелось проявить хотя бы одну слабость, однако она была немного огорчена и довольно голодна. Королева Оонаг предложила ей вкусный инжир, однако король от имени Анхелы со всем отвращением, которое ему позволительно, отверг подношение.

Где же Лилиан? Она снова подводила ее. Марине хотелось узнать, что происходит с сестрой. Она исцелилась от своей болезни? С нее сняли проклятие? А Патрик? Что будет с Патриком? Марина впутала его в неприятности, но не знала, несет ли за него моральную ответственность. Она твердила себе, что не несет, что Патрик дружок ее сестры, что именно Лилиан затащила его в лес и на нее и ложится ответственность за все случившееся.

«Марина, это эгоистичная и недостойная мысль», — мысленно упрекнула она себя. И к своему изумлению, обнаружила, что разговаривает сама с собой, и что ее второе я, «я» Анхелы, обвиняет ее в несолидарности.

Она — Марина? Она — Анхела? Кто она? Она влюблена в Патрика? Он ей кажется полным глупцом и пустозвоном? Ей хочется сбежать? Или ей хочется остаться, чтобы ее обожали и почитали?

Ужас! Ей никогда и в голову не пришло бы, что столь тревожно переживать кризис личности. Ей была нужна Лилиан, чтобы узнать, кто вселился в нее и кто определял ее поступки.

Но Лилиан не появлялась. Придется уживаться с надменным Дианкехтом, который даже собирался проникнуть в ее покои.

— Пожалуйста, оставьте меня на несколько мгновений, мне нужно побыть одной, — молила Марина, удерживая дверь от гофмейстера, напиравшего на нее с другой стороны.

— Вас проводят ваши горничные, — настаивал надоедливый придворный.

— Мне они не нужны, премного благодарю, мне никто не нужен.

— Я настаиваю, протокол велит, чтобы даме прислуживали горничные.

«Разве он не понимает, что я хочу побыть одна? Неужели это так трудно понять?» И тут Марине пришла в голову гениальная мысль.

— Мне наплевать на протокол!

Сказав это, она закрыла дверь перед носом изумленного Дианкехта и зажала рот руками, смущенная этим гениальным выпадом, который случился неожиданно и больше подходил Марине, чем Анхеле.

И хорошо, что она зажала рот. Перед ней открылось ужасное зрелище. Весь пол был усеян мертвыми крысами, и, прежде чем она успела закричать, хотя это было не по ее части, чья-то рука легла на ее руку и знакомый голос прошептал ей на ухо:

— Не кричи, не говори ничего, это Цицерон. Я отпущу твою руку, но, пожалуйста, не выдавай меня!

Рука, схватившая ее, разжалась, и Марина медленно обернулась, не веря своим ушам.

Это был он! Это Цицерон! Ей хотелось броситься в его объятия, расцеловать, сказать, что безумно скучала, сказать, что он ей мерещился в каждом углу, в каждой тени, в каждом кусочке земли, но вместо этого Марина целомудренно улыбнулась и опустила глаза:

— Я рада тебя видеть.

Цицерон очень нервничал, она заметила, что он не знает, куда деть руки, и странно смотрит на нее. Вероятно, его поразила ее красота.

— Кто ты? — спросил юноша с искренним удивлением.

Марина задавалась тем же вопросом, но на всякий случай решила ответить не прямо.

— Это я.

— Я видел, как тебя заколдовали, как ты стала другой. В кого они превратили тебя?

— Скажем… в Анхелу.

И с присущим Анхеле кокетством она крутанулась вокруг себя.

— Тебе нравится как я выгляжу, правда?

Цицерон умолк, и Марина, ожидавшая радостного согласия, подумала, что он робок, что парни иногда боятся слишком красивых, слишком умных или слишком симпатичных девушек.

— Будь, кем хочешь, только выслушай меня внимательно, — разрядил ситуацию Цицерон.