Анхела ничего не ответила. Цицерон подумал, что она принимает его за болвана, но это было не так.
— Мне это не по силам.
— Это легко, — заявил он великодушно.
— Как сказать, — возразила Анхела. — Я не отличаю правую руку от левой.
Цицерон изумился. Разве еще существуют люди, которые не знают, где правая, а где левая рука?
— Не может быть!
— Раньше я всегда носила на левой руке перстень, и это помогало, но два года назад у меня опух палец, и его распилили.
— Палец?
— Нет, осел, перстень.
— Вот как!
— Так что теперь я не знаю, какая моя рука левая.
Цицерон не сразу смог воспринять такой вздор.
— А в какой руке ты держишь ложку?
— Все зависит от того, к какой руке она ближе.
— Я тебя спрашиваю, какой рукой ты подносишь ложку ко рту.
Анхела была странной девушкой.
— А я тебе отвечаю, что все зависит от того, какая рука окажется ближе ко рту. Мне здесь без разницы.
— Ты… тебе все равно, какой рукой пользоваться?
— Вот именно. Я пишу одинаково плохо обеими, плохо режу обеими и ни одной из них не умею причесываться.
— А как ты аплодируешь?
— Никогда не обращала на это внимания.
— А если бы у тебя был пистолет?
— Ты хочешь спросить, с какой руки я стала бы стрелять?
— Да.
— Откуда мне знать! Я бы промахнулась с обеих, это точно.
Цицерон никогда еще не встречал столь скромной девушки. Она ему нравилась.
— Хватай пистолет! — крикнул он, вытаскивая из кармана руку, сложенную в форме пистолета.
К его удивлению, Анхела взяла его руку одновременно своими двумя.
— Значит, ты не шутишь…
— Конечно, нет.
— Ты играешь в теннис?
— Пробовала в детстве, но рассекла бровь своей лучшей подруге, после чего та уже не была моей лучшей подругой.
Удрученный Цицерон признал, что у него получился самый долгий за последние три года разговор с существом из невиртуального мира. Неплохо. Его даже заинтересовала эта тема. И дело не в том, что умение одинаково действовать двумя руками вызывало у него восторг, оно просто показалось ему необычным. Он почувствовал прилив безграничного великодушия.
— Я могу тебя научить.
— Играть в теннис?
— Сражаться двумя руками. Обращаться со шпагой, кинжалом и саблей.
Анхела смотрела на него глазами, сделавшимися большими, как тарелки.
— Парень, ты меня пугаешь. Ты не из тех шутников, которые нападают на родителей, когда их не пускают в кино?
Цицерон немного осмелел. Мысль о том, что он кому-то страшен, придавала ему сил. Никто никогда не говорил ему столь ободряющих слов.
— Пока я на них не нападал, но об этом стоит подумать!
— Не удивительно, что тебя задержали.
— Меня задержали из-за кровяной колбасы!
Что было очень трогательно.
— Не напоминай мне об этом! Я больше никогда не дотронусь до колбасы, — заявила Анхела с ухмылкой.
Цицерон обнаружил, что чувствует себя неожиданно бодро и оптимистично, и даже с удовольствием смотрит на уличные фонари, мимо которых они проходили.
Он не собирался объяснять Анхеле, что в действительности никогда не держал в руках шпагу, не говоря уже о кинжале, и что у него нет ни малейшего понятия, сколько весит сабля, и он совершенно не знает, какое движение надо делать рукой, чтобы отрубить голову врагу или остановить его. Зато он ловко орудовал мышью!
Цицерон был виртуальным бойцом 20-го уровня. Жаль, что Анхела сейчас не на экране монитора. Она могла бы принести ему много пользы, став его надежной спутницей во время набегов. Он представил, как Анхела размахивает двумя саблями, по одной в каждой руке, и наводит ужас на врагов своими двухцветными глазами.
К сожалению, она была настоящей…
Так же, как настоящими были Антавиана и Луси, которые, к его удивлению, сидели в Интернет-кафе каждая перед своим монитором.
Обе страшно обрадовались при их появлении. Но радость Цицерона была обратно пропорциональна их радости. Ему хотелось завязать более близкие отношения с Анхелой. Они уже начали доверять друг другу, и та могла бы рассказать ему о своих волшебных связях, а теперь эти двое путались у них под ногами.
Цицерон остался доволен, убедившись, что Анхела испытывает то же самое.
— Чем вы тут занимаетесь?
Антавиана улыбнулась во весь рот.
— Потом скажете, что вы незнакомы. Вы сбежали через окно, в одиночестве прогулялись по парку, а теперь пришли сюда немного побродить по Интернету!
Цицерон с ужасом взглянул на Анхелу, заметив подобные эмоции и в ее глазах. Оба принялись энергично опровергать столь наглое обвинение чересчур любопытной коротышки.
— Ты ошибаешься!
— Никто не видел, как она вылезла в окно.
— В парке была собака и какой-то ирландец.
И вдруг Анхела произнесла противным голосом, словно речь шла о совершенно незнакомом человеке, погрозив Антавиане указательным пальцем:
— И он вовсе не мой дружок!
— Вот как? И поэтому вы совершенно неразлучны?
Цицерон собирался вырвать зло с корнем, но Анхела опередила его.
— Этот тип мне совершенно не нравится!
Цицерону тоже не понравилось, что эта наглая девица стыдится его дружбы, называя его, как ей вздумается. Хотя что оскорбительного в том, что они вроде как подружились?
Он обиделся. К тому же его унизили. Однако Анхела явно так не считала и подбросила дров в огонь.
— Он слишком тощий, слишком смуглый и слишком странный.
Цицерон рассердился. Разве нельзя быть смуглым, тощим и странным? Каким же должен быть ее эталон? Ростом два метра, с волосами цвета жареных помидоров, ртом акулы и руками гориллы?
— Ты мне тоже не нравишься со своими плохо прокрашенными волосами и примитивной внешностью! И как тебе не надоело!
Цицерон заметил, что глаза Анхелы, точно ножи, разрезают его на кусочки. Ей совсем не понравились его слова, как и ему не понравилось ни единое произнесенное ею слово. Все это случилось, потому что он доверился ей, утратил бдительность, поверил лживым признаниям девицы, которой захотелось сойти за несовершенство! Все эти рассказы об умении одинаково действовать обеими руками — чистая выдумка. А все ее робкие слова — ложь!
— Если вы оба друг другу так не нравитесь, то почему пришли сюда, смеясь? Над чем вы смеялись?