Как поступила бы Анхела на ее месте? Марине хотелось разобраться в характере сестры. Она закрыла глаза и задумалась.
Марина мысленно представила себе сестру, настроилась на нее, почти коснувшись ее ауры, и услышала ее нежный голос и слова, вылетавшие точно мячи из-под рук баскетболистов и легко попадавшие в корзину.
Все стало яснее ясного.
Анхела вела бы себя искренне. Анхела ничего не стала бы скрывать и призналась, что не желает ни причинить боль, ни обманывать ее с Патриком. Ей только необходимо уладить с ним одно дело. Она действовала как бы мимоходом, ничего не уточняя, не вдаваясь в подробности (никакой речи о поцелуях, объятиях, ласках, игривых взглядах и словах любви). Она сказала бы, что им следует… (Марина ломала голову, ища подходящий глагол)… поближе познакомиться? Нет. Войти в контакт? Еще хуже. Подружиться? Да, это подойдет.
Анхела сказала бы, что им следует подружиться, и ее слова никого никогда не обидели бы, ибо она выразилась бы очень изящно и с большим тактом. После чего обладала бы мощнейшим оружием: правдой.
Анхела всегда говорила правду. А вот трусость Марины и недооценка ее самой себя вынуждали последнюю рассчитывать на гнусную ложь. В данном случае, правда, которой Анхела пользовалась столь ловко, служила превосходным оправданием двуличия Марины.
Много не раздумывая — на тот случай, если начнет волноваться, — она достала мобильный. Звонок был уместен. Она прибыла на место, и настал удобный случай сообщить об этом родителям.
Марина решительно набрала номер.
— Слушаю?
— Привет, это Марина, — тихо пробормотала она, стараясь, чтобы ее никто не расслышал.
— Марина? — удивилась ее мать.
Какой ужас, родители забыли ее имя!
— Да, твоя дочь. Помнишь?
Мать продолжала удивляться.
— Почему ты звонишь в такое время?
— Хочу сообщить вам, что я прилетела.
— Я так и думала.
— И что у меня все в порядке.
— Об этом можно было бы и не говорить.
Марина обиделась.
— А если бы произошел несчастный случай?
— Тогда мы бы точно узнали об этом.
Марина так рассердилась, что решила непременно озадачить мать.
— Меня поселили в доме, где живут двое мужчин.
— В твоей комнате? — тут же спросила та.
— Нет, — призналась Марина, хотя тут же добавила, чтобы придать своим словам мрачный привкус:
— Они взрослые и итальянцы.
— Разумеется, это естественно. Если они иностранцы, то должны были приехать из какой-то страны.
Равнодушие матери оскорбляло. Разве ей все равно, что вместо английского языка вокруг дочери говорят по-итальянски? И что вместо приветливого семейства та угодила в мафиозный клан?
— Дело в том, что это как раз неестественно. Никакая это не семья. В доме два подозрительных типа и ворчливая старуха, которая морит меня голодом.
Марина попала в точку.
— Тебя морят голодом?
Это вывело мать из себя, что в подобной ситуации случилось бы с каждой матерью в мире, ведь она заплатила кучу денег за содержание дочери.
— На ужин я съела всего один холодный сандвич, — Марина сделала первый выстрел.
В голосе матери прозвучала неподдельная тревога:
— На ужин совсем не было горячего?
— Нет, — ответила Марина с удовольствием.
— Даже омлета? Сосисок? Жареной картошки?
Марина потирала руки.
— Один сандвич и больше ничего. Ни десерта, ничего.
Мать молчала, наверное, вычисляя, какое расстояние от Барселоны до Дублина, чтобы запустить сюда ракету.
— Быть такого не может!
— Однако это так.
— Я поговорю с твоим отцом.
Только не это! Это ни к чему. Положение может осложниться, и тогда Марине не расхлебать эту кашу. Не следовало заходить так далеко. Дочь решила успокоить мать.
— Не волнуйся. Сандвич оказался очень вкусным. Правда, он был холодным, но очень аппетитным.
Однако мать уже завелась, и ее было не остановить.
— Что было внутри?
— Конечно, сыр.
— И больше ничего?
Марина решила подсластить этот сыр.
— Еще там было немного ветчины.
Мать зарычала:
— Значит, тебе даже фруктов не дали? А молока?
— Нет, нет, молоком меня напоили до отвала.
В действительности она врала, чтобы избежать четвертой мировой войны. Испанская мать способна поразить ракетой дублинский парламент за то, что ее юную дочь морят голодом, и это хорошо известно всем государственным деятелям и политикам. Настало время менять тему.
— А как Анхела?
— Плохо.
— Я хочу поговорить с ней.
— Нет, это будет дорого.
Этого Марина и боялась. Семейная жадность давала о себе знать, о деньгах нечего было и мечтать. Надо бы попросить, чтобы ей оплатили карточку.
— Пожалуйста, — умоляла Марина, жалея о том, что много говорила о сандвиче, растрачивая драгоценное время и рискуя не узнать адрес Патрика.
— Она отдыхает.
— Я хочу передать ей хорошие новости.
— Ты не можешь подождать до завтра?
Марине захотелось заплакать.
— Мама, я ведь хочу ободрить ее… Здесь все ее очень любят и помнят.
Эта фраза у нее получилась с изяществом, достойным Анхелы. Такие слова могла сказать лишь хорошая старшая сестра, желающая добра своей заболевшей младшей, желая обрадовать ее и поднять ей настроение.
Мать, тронутая ее добротой, прошла по коридору, стуча каблуками, до комнаты больной.
Послышался загробный голос Анхелы:
— Марина?
— Анхела, я уже знаю, что тебе совсем плохо, что у тебя выпадают волосы и лопаются гнойники, я тебе очень сочувствую, но ты должна дать мне адрес Патрика.
— Патрика?
— Да, он и есть контакт, то есть я хочу сказать, твое излечение в его руках, и я должна близко подружиться с ним.
— Что значит «близко подружиться»?
— Войти к нему в доверие.
— Стать любовниками? — совершенно неверно поняла Анхела.
— Нет, только близкими друзьями. Я должна обмануть его и заставить поверить, что я — это ты.
В голосе Анхелы промелькнула тревога:
— Но ведь мы любим друг друга.