«Хм-м-м… — подумал Бен. — Если так рассуждать, то маме нельзя было заводить ребенка!»
На самом деле друзей у Бена не было потому, что мама никогда не убирала в доме. В школе говорили, у Чаровранов, мол, до того грязно, что приходится вытирать ноги, когда от них выходишь. И называли их дом Тараканником. Никто не хотел ходить к ним в гости, и Бену казалось, что еще немного — и от него станут воротить нос даже его воображаемые друзья.
— Ну ладно, — сдалась мама. — Завтра так ему и скажем. Если Бен докажет, что может вести себя ответственно, отвезем его в «Ноев ковчег», и пусть сам себе кого-нибудь выберет.
— Кого? — спросил папа. — Гуппи или гориллу?
— Кого-нибудь маленького, — уточнила мама.
Бен вернулся в постель, и ему приснился говорящий кролик. Они с кроликом отправились ловить окуней на реку Лонг-Том. Окуни, большие и фиолетовые, как синяки, висели под водой и флегматично рыгали.
Мимо проплыла утка с дюжиной утят.
— Осторожно с этими крючками, — предупредила она своих малышей, — а не то выколете себе глаз.
Когда Бен попытался насадить червяка на крючок, тот заизвивался и уполз, обиженно причитая:
— Почему ты не хочешь, чтобы я стал твоим другом? Я не такой слюнявый и сопливый, как маленькая сестричка!
Может быть, ему снилось и кое-что не такое веселое, но наутро Бен ничего подобного не припомнил.
* * *
Мама с папой так и не собрались поговорить с ним о зверушке, но Бен все время думал о ней. Он навел порядок у себя в комнате, а когда через несколько дней мама взяла его в город, застрял у витрины «Ноева ковчега» и долго таращился сквозь стекло на хомячков.
Он изо всех сил старался расти побыстрее, чтобы папа думал о нем не так плохо, а книжки читал теперь только тайком. В надежде хоть с кем-нибудь подружиться он старался улыбаться в школе всем подряд, даже тем, с кем никто больше не хотел знаться. Но обзавестись друзьями ему так и не удалось.
* * *
Под конец тринадцатого дня тринадцатого месяца нового тысячелетия Бен почуял перемены. Что-то носилось в воздухе. Целый вечер Бен не мог отделаться от странного чувства и продолжал об этом думать, даже переодеваясь ко сну. Что-то изменилось. Пахло чем-то необычным… может быть, настоящим волшебством.
Весь день, с самого утра, шел снег. Ленивые снежинки медленно кружились над землей и сбивались в сугробы между елками на заднем дворе. Но под вечер тучи разошлись и засверкали звезды; снег затянуло кисеей серебристого света, а на небо выкатилась оранжевая, как тыква, луна.
С карнизов соседского дома еще подмигивали разноцветные рождественские гирлянды. Снеговик на заднем дворе наклонился, словно пытаясь достать из сугроба отвалившийся морковный нос.
Внезапно все озарилось яркой вспышкой. Пылающий желтый шар пронесся по небосклону, врезался в Лысую горку и рассыпался облаком искр.
— Смотри, звезда падает! — крикнул Бен маме.
Мама даже головы не повернула — она изумленно пялилась на чистые простыни, которые Бен утром накрахмалил, выгладил и постелил на свою кровать.
— Загадай желание, — рассеянно отозвалась она.
У Бена заколотилось сердце. Он не стал ничего выдумывать специально — просто отпустил свои мысли плыть по воле судьбы: пусть они сами отыщут то, чего он больше всего хочет. И прошептал:
— Я очень хочу зверушку… ой, то есть друга. То есть такую зверушку, которая захочет со мной дружить.
Потом он надел футбольный шлем, который держал на тумбочке у кровати, схватил бейсбольную биту и забрался в постель.
— Ты знаешь, — сказала мама, — другие дети спят с плюшевыми мишками, чтобы не было страшно.
— Не говори глупости! — возмутился Бен. — Если вломится грабитель, чем я буду его бить — плюшевым мишкой?
— Да уж!.. — мама вздохнула. Этот спор тянулся уже давным-давно. Бен не первый год спал в шлеме и с битой. — Хорошо еще, что ты не тащишь в постель саблю. И на том спасибо.
Бен прочитал молитву, мама чмокнула его в щеку, пожелала доброй ночи и ушла.
* * *
А между тем за окном творились чудеса.
Через тринадцать минут после того, как упала первая звезда, по небу пронеслась вторая — слева от первой, под углом к ней ровно в двадцать градусов. И так они продолжали падать, по одной через каждые тринадцать минут, пока их не набралось ровным счетом тринадцать, и каждая звезда пролетала тютелька в тютельку по одному из тринадцати румбов компаса… ну, точнее, тех тринадцати румбов, которыми пользуются вороны.
И маленькие чудеса поползли изо всех щелей по всему Далласу (штат Орегон)… хотя никто — во всяком случае, никто из людей — ничегошеньки не заметил.
Тринадцать школьников ни с того ни с сего оторвались от своих видеоигр и побежали делать уроки. Тринадцать дворняжек внезапно завыли такими прекрасными голосами, что монахини из монастыря Святой Марии приняли их за ангельский хор, возвещающий второе пришествие. Снеговик за домом Бена наклонился, подобрал свою морковку, привинтил ее на место и поплелся прочь со двора.
Но самое большое чудо случилось в зоомагазине «Ноев ковчег». В бледном свете аквариумов, где держали неонов, разродилась мама-мышь.
Двенадцать крошечных розовых мышат, все с закрытыми глазками, лежали в гнезде. Другие мыши собрались вокруг и смотрели на них с восхищением. Даже рыба-ангел таращила из дальнего угла свои глазищи, блестящие, как золотые монеты.
Лампы над аквариумами ярко вспыхнули. Их зеленые лучи слились в одно мерцающее, трепещущее пятно. Тринадцать бабочек-сатурний закружились над мышиным гнездом, словно живая корона, в унисон поднимая и опуская бледно-зеленые крылья и грациозно взмахивая хвостами. Сверчки, которых разводили на корм, запиликали на своих скрипочках под стеклом прилавка, приветствуя тринадцатую мышку, которая, попискивая и извиваясь, пробивала себе дорогу в жизнь.
Когда малютка упала на мягкий коврик из опилок, старый мышиный мудрец по имени Ячменная Борода благоговейно промолвил:
— Тринадцатая, и последняя, — девочка, как и было предсказано. Тринадцатое чудо этой ночи чудес.
— Но что в ней такого особенного, дедушка? — спросил его молодой мышонок.
— Число тринадцать обычно считается несчастливым, — сказал Ячменная Борода, — и в жизни ее ожидает множество опасностей, ибо враги будут стремиться ее уничтожить. Но нынче — ночь ночей, а значит, вся удача мира вольется в это новорожденное дитя.
— Так она будет счастливой? — спросил молодой мышонок.
— Не просто счастливой… она будет волшебной! Мыши, ей подобной, не рождалось на свет с тех далеких времен, когда мы, маленькие зверьки, царили на этой земле.
И Ячменная Борода прижался носом к стеклянной стене своей клетки, тоскуя о свободе. Не было нужды напоминать молодым, как это тяжело — родиться в клетке. Воистину незавидная участь для полевой мыши.