— В желании Земли нет гнева, — попытался он объяснить. — И я его не испытываю. Нет, в призыве Земли звучит мольба о помощи. Ударь — просит она меня. Ударь, пока не поздно!
— Хорошо, — довольно сказал Биннесман. — Я вам верю. Верю, что Земля просит ударить. И прошу только об одном: не забывайте о своей главной цели.
— Я — Король Земли, — кивнул Габорн. — И сделаю все по ее желанию.
— Хорошо, — повторил Биннесман. — На это я и надеюсь. А теперь вы должны отдохнуть, милорд.
Габорн чувствовал себя невероятно уставшим. Он снял тунику и лег на землю.
Она показалась ему удивительно теплой.
Биннесман взмахнул посохом, и земля заструилась на Габорна, укрывая и утешая его.
Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как покидает его тело напряжение.
Сначала он испугался, не зная, как сможет дышать под землей, но почувствовал вскоре, что не нуждается в воздухе. Даже легкие отдыхали, и теплый чернозем укрыл его грудь и лицо, насыпался в уши, забился между пальцев.
Габорн тут же заснул и во сне увидел себя зайчихой, убегавшей от какой-то неведомой опасности в лесу возле дороги, ведущей в замок Сильварреста. Она пронеслась стрелой сквозь ежевичные заросли и юркнула в чудесную, безопасную нору, где в темноте сладко пахло ее зайчатами.
В глубине норы она нашла своих малышей, четырех зайчат, которым был всего лишь день от роду.
Соски зайчихи разбухли от молока. Она легла на бок, еще тяжело дыша после бега, и малыши тут же начали тыкаться носами в ее живот, ища молоко.
Тут она услышала голос чародея Биннесмана где-то наверху над норой. Зайчиха прижала уши к спине, прислушиваясь к разговору и стуку копыт по дороге, проходившей поверху.
— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной.
— Что она говорит? — спросил голос самого Габорна.
— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли тоже. Вы растете, Габорн. Растут ваши силы.
Затем лошади ускакали, и зайчиха предалась мирному отдыху. Зайчата сосали молоко, она закрыла глаза, расслабила уши, и тревожила ее только блоха на передней лапе, которую было никак не выгрызть.
«Какие глупые люди, — думала зайчиха, — не слышат голоса Земли».
В следующем сне Габорн полз по лесной подстилке в образе змеи. На животе его чешуя была столь гладкой, что позволяла ему скользить по земле, как по льду.
Он выбросил длинный раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Где-то впереди был заяц — пахло теплом и шерстью. Тогда он на мгновение застыл неподвижно, и последние жаркие лучи осеннего солнца приняли его в свои объятия.
Впереди тоже никто не шевелился. Он чуял зайца, но не видел его.
Пошарив среди дубовых листьев, он обнаружил нору, темную, заманчивую. Выбросил язык, учуял там маленьких зайчат.
Был день, зайцы должны были спать. Тихо-тихо он заскользил вниз, в глубь норы.
Наверху по дороге тяжело застучали копыта, и чародей Биннесман сказал:
— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной. Габорн спросил:
— Что она говорит?
— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли. Вы растете, Габорн. Растет ваша сила.
— Но я ничего не слышу, — пожаловался Габорн, — а я так хочу услышать ее голос.
— Услышите, если уши будут длиннее, — сказал во сне чародей. — А то приложитесь ухом к земле.
— Да, да, так я и сделаю, — воодушевлено воскликнул Габорн.
При этом Габорн лежал в норе и прислушивался к разговору, стараясь ничего не пропустить. Затем вновь выбросил раздвоенный язык, принюхался к зайчатам.
В следующем сне он шел по свежевспаханному полю. Земля была ухожена, все комья — размельчены мотыгой и разровнены. Плодородный слой был глубок, почва — жирная
Все мышцы у Габорна болели после долгой работы, но, чувствуя приближение дождя, он спешил высадить семена. Острым колышком проделывал в земле ямку, опускал туда тяжелое семя и заравнивал ямку ногой.
По лицу его катился пот.
Он трудился, ни о чем не думая, как вдруг услышал чей-то голос:
— Здравствуй!
Габорн обернулся. По краю поля шла каменная изгородь, увитая цветущими плетями гороха, над нею вставал рассвет. И за изгородью стояла Земля.
Она приняла облик отца Габорна и выглядела как человек. Но вместо плоти отец его состоял из земных элементов: песка, глины и зеленых ветвей.
— Здравствуй, — сказал Габорн. — Я надеялся увидеть тебя снова.
— Я всегда рядом, — сказала Земля. — Посмотри под ноги и всюду увидишь меня.
Габорн двинулся по полю дальше, продолжая работать, высаживать свои семена.
— Итак, — сказала Земля, — ты не можешь решить, охотник ты или добыча, заяц или змея.
— Разве я не оба сразу? — спросил Габорн.
— Да, это так, — ответила Земля. — Жизнь и смерть. Избавитель и мститель.
Габорн огляделся по сторонам, чувствуя себя неловко. Земля уже говорила с ним в саду Биннесмана. Но тогда рядом был чародей, который переводил ее слова. Ибо речь ее звучала как шорох листьев, перекатывание камушков, журчание подземных вод.
Земля тогда тоже явилась в виде существа из почвы и камней. Но выглядела она как его враг, Радж Ахтен.
Сейчас она выглядела другом — родным отцом — и разговаривала с ним так запросто, как мог бы говорить сосед, подошедший перекинуться через изгородь парой слов.
«Постой, но я ведь сплю», — подумал Габорн.
Послышался грохот, как при землетрясении, и листья дубов, росших поблизости, зашелестели на ветру.
Он понял смысл этих звуков — грохота камня, шелеста листьев.
— Чем отличается явь от сна? — спросила Земля. — Я не понимаю. Ты слушаешь сейчас и поэтому слышишь.
Он посмотрел на лицо своего отца, слепленное из гальки. Земля и вправду говорила с ним, на этот раз — не голосами мышей.
— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Габорн, ибо он отчаянно нуждался сейчас в помощи Земли. Слишком много было вопросов, на которые он не знал ответа: бежать ли ему от Радж Ахтена или нападать на него, как лучше послужить Земле, можно ли ему брать дары у людей?
— Ничего, — ответила Земля. — Ты звал меня, и я пришла.
Габорн не поверил. Наверняка Земля собиралась сказать ему что-то важное.
— Я… ты дала мне свою силу, но я не знаю, как ею пользоваться.