– Думаю, теперь можно, – произнес он, вспомнив реакцию Александра на первые предложенные пятьдесят граммов. – Давай, за взлом системы, полковник…
Где-то в Логрисе.
Безвременье…
Смерть была мучительна, но он думал, что обманул ее: Кристофер Раули оказался одним из немногих, кто при жизни сумел купить себе бессмертие – а именно маленький темный кристалл, который именовался странным, непривычным на слух термином «Логр».
Ходили упорные слухи о том, что подобные вычислительно-запоминающие устройства древней расы двухголовых ксеноморфов вскоре должны были стать общедоступным достоянием всей человеческой цивилизации в целом, вне зависимости от того, беден ты или богат, но в случае с Раули критическое значение имели не деньги, а время. Он был неизлечимо болен и знал, что его дни сочтены.
Он знал и то, что Логр не даст ему нового тела, – жизнь после смерти реализовывалась на виртуальном уровне, человек, «ушедший в Логрис», становился существом эфемерным, а если говорить точнее, то не существом, а набором байт, массивы которых хранили в себе память усопшего. Центральное вычислительное устройство, содержащееся в том же кристалле, постоянно «прокачивало» через себя эту виртуальную память, побуждая ее «жить», связываться воедино, – то есть теоретически внутри Логра возрождалась личность. Миллиарды подобных кристаллов образовывали в свою очередь древнюю машину логриан – черный кристаллический смерч, расположенный где-то в глубинах Рукава Пустоты, на полпути между человеческими мирами и открытым десять лет назад шаровым скоплением звезд, где обитали логриане и инсекты.
То была Вселенная во Вселенной, нечто уникальное, неподвластное пониманию простого смертного, который не ходил дальше обычной человеческой виртуалки, похожей по сравнению с Вселенной Логриса на тень, что отбрасывает утонченное произведение искусства.
Впрочем, последнее утверждение, которое слышал Крис от некоторых окружавших его при жизни людей, было явно преувеличено.
В этом Раули смог убедиться, когда умер.
Его сознание с того момента, как он понял, что пришла смерть, прошло три стадии.
Сначала был дикий, животный страх перед кончиной плоти, мучительная агония, затянувшаяся на несколько секунд… или часов?.. Он не помнил точно, потому что понятие времени в роковой момент стерла рыхлость умирающего сознания.
За страхом пришла чернота, в которой был полный, абсолютный покой.
Он не ощущал себя. Он всего лишь помнил, что был Кристофером Раули, человеком только что скончавшимся после долгой, мучительной болезни, а все его представления о мире потустороннем, штампованные понятия религии о рае и аде оказались полнейшей чушью.
Был он, и была темнота.
Сколько он провисел в этом безвременье, Крис также не мог осознать – не было ни точки отсчета, ни мерила времени или пространства. Наконец, когда образ черноты стал неизбежным продолжением сознания, а все воспоминания, связанные с недавней смертью, так или иначе улеглись, он мысленно решил, что зря выложил бешеные деньги за невзрачный кристалл: какая это к Фрайгу жизнь после смерти, если вокруг темно, пусто и… что он теперь так и останется бесплотным духом собственных воспоминаний, висящим в черноте?
Извилистые тропы мысленных ассоциаций по-прежнему, как и в жизни, оставались непредсказуемыми. Крис не испытывал эмоций, но его память хранила в себе воспоминания о множестве событий, их эмоциональной окраске, а главное – о результатах тех или иных действий.
Мысли рождались мгновенно, зачастую непредсказуемо, словно он спал… да, именно спал, потому что только во сне наш разум, освобожденный от пристального контроля бодрствующего сознания, начинает связывать воедино причудливые фрагменты мысленной мозаики, которые мы называем сновидениями.
Кристофер был человеком логичным. Его не устраивала та каша, что начинала завариваться в голове, как только он предоставил своим воспоминаниям минимальную свободу.
Чернота и бред. Он по-прежнему висел в ней, не понимая, кем стал, но твердо помня, кем был.
Хм… висящим… Висеть должно что-то и где-то…
Он мысленно представил себе вешалку, которая стояла у него дома, и толстый, обезображенный болезнью труп самого себя, подвешенный на ней за шиворот.
Получилось достаточно комично, отвратительно и…
Раули вдруг понял, что его мысль реализовалась.
Вместо куска черноты перед ним стояла вешалка, на которой висел его труп в черном костюме, лакированных туфлях и с какой-то нелепой повязкой на лбу.
В первый момент он не понял, как это произошло. Кристофер пялился на кусок своего собственного бреда, пока наконец его бесплотный дух не осознал, что вешалка и труп действительно сотворены им!..
Это открытие не повергло его ни в шок, ни в буйную радость. Вообще, все воспринималось как-то спокойно, буднично. Трезвый ум оценивал ситуацию, не видя в ней ни комичных, ни ужасных сторон.
Факт. Свершившийся факт.
Чтобы подтвердить его, он убрал вешалку, мысленно сотворил четыре стены, пол, потолок и зажег свет.
Все получилось.
Он по привычке посмотрел себе под ноги и увидел пол. Тела пока что не существовало. Это упущение он исправил быстро и не особо старательно – просто вспомнил самого себя, но уже не в виде обезображенного болезнью, разжиревшего старика, а таким, как он выглядел лет на тридцать раньше.
У него опять получилось, и еще некоторое время он творил. Творил без упоения, без восторга – вообще без эмоций. Скупо обставил комнату, на всякий случай прорезал в стене дверь и пару окон, за которыми кто-то натянул полотнища черноты.
«Интересно, насколько далеко простирается подвластное мне пространство?» – подумал Крис, глядя на плотный мрак.
Он мысленно сосредоточился, и получилось впечатляюще: за левым окном до самого горизонта раскинулась бескрайняя кьюиганская степь, а за правым, как дань противоположности, разлилось море – без видимых глазом берегов, естественно.
Выглядывать за дверь он не стал, усомнившись, сможет ли исправить потом однажды сделанное?
Дальний космос.
Одна из заброшенных колоний сектора Окраины…
Мрачный, плохо освещенный тоннель заканчивался мощной шлюзовой переборкой. Две овальные плиты, между которыми располагался тамбур, запирали выход наружу.
В сумраке давно заброшенного коридора прошелестели шаги, и подле аварийного выхода появилась невысокая девичья фигурка.
Девушку звали Дана. На вид ей можно было дать лет двадцать, не больше. Лицо землистого цвета, спутанные волосы, заострившийся носик и плотно сжатые бескровные губы – вот ее мимолетный портрет, обрисовавшийся в сиротливом свете аварийного плафона.