— Пока мы…
— Хватит! — просипел Джос.
Глаза его сузились до темных точек, а лицо ярко побагровело, и Том испугался, что он вот-вот взорвется. Мелба захихикала. Мальчик беспомощно улыбался и переводил взгляд с одного на другую. Он уже начал подозревать, что его дядя и тетя окончательно сошли с ума.
— Боже мой, боже мой, так и не разобрался, что бы это могло означать, — наконец проворчал Джос, утирая глаза. — Но всегда считал: музей нужно держать открытым, что бы вокруг ни творилось, ад или потоп.
Как для бывшего моряка, для Джоса это, несомненно, имело смысл.
* * *
После чаепития дядюшка провел Тома по шаткой лесенке в небольшую чердачную комнатку в узкой пристройке позади музея, где они с Мелбой жили сами. Потолок нависал так низко, а дверь оказалась настолько узкой, что Джос с трудом туда протиснулся.
— Прости за беспорядок, — извинился он, ногой отодвинув с дороги какие-то старые упаковочные ящики и водрузив сумку Тома на кровать. — Господи, какая тяжелая!
Джос тяжело опустился на кровать рядом с сумкой, так отчаянно отдуваясь, что изо рта повалили клубы пара, словно из закипающего чайника.
— Итак, Том, — начал он, склонив голову набок, — что скажешь о своем жилище?
Мальчик осмотрел крошечную комнатку. Она оказалась темной, сырой и холодной, и стены круто клонились внутрь вместе со скатами крыши. Небольшой письменный стол стоял у дальней стены, под окном, из которого открывался вид на мокрые кровли городка и широкую серую реку за ними. Том даже разглядел желтые огни пристаней на том берегу и силуэты огромных подъемных кранов, в сумерках похожие на динозавров.
— Все отлично, — слегка вздрогнув, ответил он. — Может, немного холодно, но я…
— С этим можно справиться, приятель, — перебил его Джос. — Не беспокойся. Здесь может быть зябковато, но, готов поспорить, куда теплее, чем в Монголии!
Со смешком он поднялся с кровати и направился к двери, лавируя между ящиками.
— Уверен, ты хочешь разобрать вещи, так что не буду мешать. Завтра хорошенько осмотрим старый дом, и ты скажешь, что о нем думаешь. Хочу знать твое мнение. В конце концов, ты — Скаттерхорн, — подмигнул дядюшка. — Возможно, однажды тебе самому доведется встать у руля.
И, махнув рукой, он ушел.
Том еще раз окинул взглядом холодную темную комнату с кипами плесневеющих книг и старых газет, испускавших чуть сладковатый запах. Внезапно он почувствовал себя очень одиноким. Подойдя к окну, мальчик посмотрел на луну, несущуюся сквозь серебристые облака, вслушался в вой ветра. Он представил, как эта же луна светит на другом краю света. Там, на опушке безбрежного леса, стоит маленькая палатка, рядом с которой потрескивает костерок. И поблизости маячат две тени, всегда две тени…
Прикусив губу, Том отвернулся от окна. Сейчас он тосковал по родителям сильнее, чем мог бы выразить словами.
«Крепись, мой милый, — сказала ему мать, когда поезд тронулся от перрона. — Я найду его. Обещаю».
Том рухнул на низкую скрипучую кровать и уставился на отставшие обои над головой. Сердито вытер рукавом слезы. Ничего подобного не должно было случиться.
Куда же уехал отец?
В странную, почти необитаемую страну с лесами и широкими реками. Том перекатился на живот и попытался не думать о терзавшей его правде. В конце концов, все могло быть совсем иначе…
Той ночью Тому приснился сон. На дворе стояло первое июля, день его рождения. Утро выдалось теплым и солнечным, и он слишком разволновался, чтобы спать, поэтому, прежде чем родители встали, прокрался вниз по лестнице посмотреть на ждущие его на кухонном столе подарки. На одном конце громоздилась высокая гора для него, а на другом, гораздо меньшая, — для отца. Так вышло, что они родились в один день, и даже во сне Том это помнил. Он осторожно брал по очереди каждый подарок и легонько сжимал, пытаясь угадать, что внутри. Потом услышал, как щелкнула крышка почтового ящика, выбежал в прихожую и увидел разбросанную по полу небольшую горку писем. «Тому Скаттерхорну, Тому Скаттерхорну, Тому Скаттерхорну…» Последнее оказалось многообещающе тяжелым, и мальчик понадеялся, что в него вложены деньги. Он отнес письма на кухню и торжественно разложил на столе. Только тогда он заметил затесавшийся среди остальных небольшой захватанный конверт с пометкой «Авиапочта».
Том поднял письмо и долго смотрел на него. Бумага пожелтела и запачкалась, как будто конверт пережил кораблекрушение, пожар и, возможно, землетрясение. Адресовано оно было «господину Сэму Скаттерхорну», и, несмотря на потрепанный вид, в нем чудилась некая официальность. Том был озадачен — отец никогда прежде не получал писем в день рождения. Одна из марок была узкой и длинной, с ярким изображением всадника с орлом и надписью на прежде не виданном им языке. Не вполне осознавая, зачем он это делает, мальчик подошел с письмом к плите, зажег конфорку и поднес желтоватый испачканный конверт к синеватому огню. Он смотрел, как бумага постепенно коричневеет, как оранжевые язычки пламени подбираются по ней к пальцам все ближе и ближе…
Ай!
Том резко сел на постели, стиснув одну ладонь другой. Опустив взгляд, он, к своему облегчению, не нашел на ней ни ожогов, ни каких-либо отметин — совсем ничего.
Просто сон.
Или нет?
Том тяжело вздохнул и рухнул обратно на постель, понимая, что это было не просто сном. Скорее, воспоминанием о его седьмом дне рождения, точным во всем, кроме одного. Он не сжег письмо, хотя ему стоило бы это сделать. И он ясно помнил, что случилось дальше.
За завтраком отец Тома вскрыл письмо и поскреб в затылке. Это, безусловно, казалось весьма странным. Затем он прочитал письмо еще раз.
— От кого оно, дорогой? — спросила мать.
— От Международного движения за защиту и развитие насекомых, — медленно ответил тот, перевернув письмо.
Том заметил жирно напечатанные сверху слова: «Лично, в собственные руки».
— А чего они хотят, пап?
— Похоже, предложить мне членство. Видимо, это весьма почетно.
— Тебе? — с улыбкой переспросила его жена. — Почему они обратились к тебе?
— Помнишь, в детстве я собирал жуков?
— Нет.
— И тем не менее. На самом деле вполне успешно. Однажды даже получил награду.
— И поэтому они тебе написали? — спросила мать Тома, не вполне уверенная, шутит он или нет. — Потому что ты собирал жуков?
— Похоже, что так, — ответил совершенно сбитый с толку отец. — Да, сюжетец в самый раз для книжки.
Сэм Скаттерхорн был высокого роста и работал бухгалтером в местном муниципалитете. Он редко улыбался, но его глаза всегда смеялись, и это была одна из тех фразочек, которые он использовал постоянно. Если бы слон сел на его машину, собака забила решающий гол в финале кубка или космический корабль пришельцев приземлился в соседнем саду, он, несомненно, встретил бы это тем же: «Да, сюжетец в самый раз для книжки».