— А вдруг они сами этого не знают? Они ведь еще не были этими другими, так откуда им знать? Нет же никого других… Только мы и они.

Эви снизу жалобно заглянул ей в глаза:

— Ты не сердишься?

«Вот теперь его глаза снова, как та вода… Во сне. Только не вдали, а у берега». — Мира улыбнулась и ответила:

— Да ну, сердиться! Я не люблю сердиться. Пойдем лучше гладиолусы слушать! Они как звучат?

— Как большие трубы. У воспитателей в оркестре Гридис на такой играет. Ну, знаешь, такие огромные! И совсем золотые…

Глава третья

о страшных догадках Миры, подслушавшей разговор воспитателей

Ей все не удавалось уснуть, хотя летнее небо, никак не желающее темнеть в одиннадцать вечера, стало уже черным с золотистыми крапинками. Мира знала, что с соседней кровати в щелку между занавесками видно даже половинку луны — она специально подтянулась к смешно сопевшей Нерине, чтобы посмотреть. Если б та не спала, Мира уговорила бы ее поменяться кроватями, хотя бы на эту ночь! Лучше, чтобы кто-то был рядом, когда вот так не спится от беспокойства. Даже если это всего лишь луна…

Мира уверяла себя, что это вовсе не из-за того коричневого пятна, которое вдруг вылезло у нее на лбу. Таких пятен на коже было много, но это — новое. Мира могла поклясться, что еще вчера его не видела. Может, если бы Эви не растревожил ее еще днем своими неожиданными вопросами, от которых сделалось как-то холодно на душе, Мира и не заметила бы этого пятна. Она вообще смотрелась в зеркало только время от времени, а промежутки между этим могли составлять недели. А на что было смотреть?

Мире не раз представлялось, что когда она станет взрослой, то попросит привезти ей большущее зеркало («Так откуда же это все нам привозят?») и будет любоваться собой целыми днями. Если не притрагиваться к коже, то и сейчас можно вообразить, что она, наконец, растянулась, стала гладкой и чистой, а губы точно созрели и порозовели от этого. Наверное, у нее будут темные, гладкие волосы… Ой, нет! Она же хотела кудри! Конечно, кудри лучше, они веселее. А глаза у нее станут карими, хотя пока в них больше желтизны, в которую добавлена лишь капелька шоколада. Веки тогда уже не будут красными, и не придется то и дело отирать с них влагу, которая неизвестно откуда и по какой причине берется, ведь Мира никогда не была плаксой. Однажды она услышала, как Неда сказала о ней: «Хорошо, что она такая сильная девочка… Она ведь старше всех».

Мира не совсем поняла тогда, что уж тут такого хорошего, она ведь не собиралась ни с кем нянчиться. Да и не было никого младше Эви, а разница между ними всего-то месяцев семь. Разве это много?

«Почему так? — впервые задумалась Мира и ощутила, что холодок из груди никуда не делся. — Нам всем по одиннадцать-двенадцать лет, а после нас опять никого. Разве был какой-нибудь пожар? Что-то я не помню такого…»

Желание немедленно спросить об этом у кого-нибудь — да хоть у Руледы! — стремительно разбежалось по всему телу, и оказалось, что справляться с ним нет никакой возможности. Мира сунула холодные ладошки между коленками и зажала покрепче, чтобы руки сами не схватились за одежду. Только вот ноги тоже не собирались ее слушаться и ерзали под одеялом, словно уже бежали куда-то…

«Да никто не заметит!» — она приподнялась на постели и внимательно оглядела спящих девочек. В их домике было шестнадцать кроватей, и стояли они в комнате вдоль стен.

Когда Мира спросила, почему у каждой из них нет отдельного домика, как у воспитателей, — ведь можно же построить! — ей объяснили, что поскольку они еще маленькие и слабые, им лучше держаться вместе. Тогда, если кому-нибудь из них станет плохо, всегда рядом окажется другой, способный помочь или хотя бы позвать воспитателей.

И с этим Мира не стала спорить, потому что зимой так и случилось: Лисия внезапно схватилась за грудь и начала задыхаться, а губы у нее совсем посинели, хотя и до этого были какими-то голубоватыми. Мира помнила, как это было страшно! Ей захотелось убежать и спрятаться. Прат на руках унес Лисию в больницу, а потом девочкам объяснили, что у Лисии — болезнь сердца, которая называется «инфаркт», и что в их возрасте это часто случается, поэтому надо беречь себя, не перегружаться (Руледа выразительно посмотрела на Миру) и не скакать по оврагам. Спокойные виртуальные игры — это как раз для них! К тому же, в компьютерных залах они держатся вместе…

— Но со мной-то ничего такого не случится, — шептала Мира, выбираясь из домика. — Я же ненадолго! И потом у меня сейчас ничего не болит.

Она и раньше, тайком ото всех, выходила в лес по ночам. Просто посмотреть, что творится кругом. Ей чудилось, что в эти часы лес становится чем-то другим, происходит какое-то превращение. Если бы она умела, как Эви различать цветочное пение, то, наверное, под луной услышала бы совсем другую музыку.

Жаль, что ночью Эви так ни разу и не вышел в лес вместе с ней. Нет, он ничего не боялся! Просто этот мальчишка засыпал сразу же, как добирался до постели, и с этим ничего нельзя было поделать. Как-то раз, когда луна была просто огромной, Мира даже рискнула пробраться к мальчикам в спальню, чтобы разбудить его, но сделать это не было никакой возможности. Эви только причмокивал и бормотал что-то, но не просыпался. Хотя говорили, что со звонком будильника он вскакивал первым. Наверное, ему был отмерен кусок сна, который Эви должен был выспать без остатка.

Постояв на крыльце, которое было вровень с землей, чтобы дети не спотыкались, Мира одним пальцем потрогала застывший репейник, в темноте казавшийся нарисованным черным карандашом. Убедившись, что к одежде он цепляется, как обычно, девочка тихонько прошла вдоль стены и повернула к домику Дрима. Как она и думала, у него все еще горел свет, и Мира заторопилась от нетерпения: «Интересно, что он делает, когда все спят?»

Правда, спали не все. Кое-кто из воспитателей тоже еще не выключал свет, но они Миру не интересовали. Разве они стали бы среди ночи разговаривать с ней о всяких важных вещах? Отправили бы в постель, и дело с концом! Конечно, была еще Неда, на которую Мире хотелось бы походить, хоть та и не выглядела такой красавицей, как Руледа… Но все же разговор, который Мира уже представляла, мог состояться только с Дримом.

Его рыжие волосы казались темнее от электрического света. Мира уже не раз видела их такими, ведь зимой рано приходилось включать лампу. Когда Дрим читал вслух (не всегда, к сожалению, ей одной), Мира мечтала, что однажды он позволит ей расчесать эти волосы, хотя бы просто коснуться их… Наверное, он и сейчас позволил бы, если б она попросила. Но Мира тотчас представляла свою сморщенную, усеянную пятнами руку на его сияющих кудрях, и ее перекашивало от брезгливости.

Дрим оказался не один. То, что с ним была Неда, как-то примирило девочку с разочарованием, но то, зачем Мира пришла, все равно становилось невозможным. Затаившись у окна, створка которого до сих пор оставалась приоткрытой, потому что Дрим любил тихую музыку ночи, она попыталась разобрать, о чем идет разговор. И удивилась тому, что это оказалось совсем даже не трудно. «Ночью звуки становятся легкими, они быстрее долетают», — решила Мира, все же стараясь дышать потише.