Он невольно покосился взглядом в сторону Ромеля. Карлик сидел, глядя поверх зубчатой стены куда-то в закатную даль…
Стоило только признать, что сгорбленное, одетое в износившиеся лохмотья существо не плод воображения, не призрак, а явление, и те крохи информации, что с неимоверным трудом донес до его разума шелестящий, едва слышный голос, стали постепенно находить свое место в цепи фактов, которые определяли жизнь Андрея в течение нескольких истекших суток. Если верить Ромелю, то выходит, что любое физическое тело, лишенное разума, несет примитивную энергетику, которая вызывает незначительные возмущения энергетического поля аномалии. Говоря о появлении иных компонентов, Ромель со слов загадочной «госпожи» рассказывал об эволюции человека на Земле, – это буквально плавало на поверхности сказанного, ведь только на планете-прародине был однажды пройден этот путь эволюционного развития, в результате которого выделился вид Homo Sapiens – человек разумный. Мозг примата, развиваясь, получил кору полушарий, которая, как давно доказано, излучает свое неповторимое энергетическое поле, что, естественно, вызывает соответствующее возмущение энергетики аномального пространства, и этот новый отпечаток, накладываясь на прежний, создает сложную, уже двухкомпонентную проекцию, которую условно можно разделить на «тело» и «разум». Несомненно, что третья составляющая, о которой упомянул Ромель, употребляя при этом термин «душа», являлось не чем иным, как дальнейшим развитием энергетики разума, когда поведением человека начали двигать чувства – сильные, неповторимые для каждого существа, они тоже несли свою неповторимую ауру, которая сделала проекцию человека трехсложной…
От напряжения Андрей опять ощутил дурноту и слабость.
Из-за кровопотери шумело в ушах и умственные усилия давались с трудом. Перед глазами после контузий то и дело возникали радужные пятна, которые на несколько секунд стирали краски окружающего мира, а потом исчезали так же внезапно, как и появлялись.
Постепенно его мысли теряли ясность, становясь расплывчатыми, – он медленно, но неумолимо погружался в болезненные ощущения, и сознание в какой-то момент поплыло, отдаляя реальность…
Он сопротивлялся сколько мог, думая о том, что нужно встать, осмотреться, – Андрей ни на секунду не забывал, что часть храмовников бежала от стен цитадели и они вполне могли вернуться, одни или с подмогой, однако любое физическое усилие вызывало резкую боль и дурноту…
Возможно, он так и провел бы остаток вечера и предстоящую ночь, сидя в полубессознательном бреду у каменной стены, если бы в ситуацию внезапно не вмешалась неожиданная сила.
Ромель первым почувствовал неладное – он резко обернулся, сделав это не поворотом головы, а всем телом, будто зверь.
Андрей не смог разобрать его шепота, но движение карлика заставило его насторожиться, на какое-то время мобилизовав остаток сил. Его рука неосознанно нашарила автомат, и в этот миг он увидел смутное движение, которое трудно было распознать на фоне сгущающихся фиолетовых сумерек.
Кто-то, пошатываясь, шел по направлению к ним от дальней стены бастиона.
Пальцы Кречетова сомкнулись на пистолетной рукояти оружия, он неловко упер «АРГ-8», зажав магазин оружия между колен.
Однако стрельбы не потребовалось – смутный контур человеческой фигуры двигался напрямую к ним, и спустя несколько секунд Андрей понял, что это раненая женщина пришла наконец в себя…
Ромель неожиданно встал, выпрямившись, и его шепот порвал тишину сгущающихся сумерек:
– Госпожа… Госпожа Лаонита!..
Андрея обдало жаром.
Он, не отрываясь, смотрел, как она медленно, пошатываясь, брела в их сторону, и наконец их взгляды встретились.
Лана лишь на секунду задержала свой взгляд на Андрее, потом ее взор перекинулся на автомат, зажатый им между колен, затем на карлика и дальше, настороженно, мучительно скользя по заметным даже в сумраке признакам недавно отгремевшего боя, – она не могла не увидеть кубометры вырванной взрывами, раскрошенной в щебень кладки стен, глубокие бреши, дым, который все еще сочился из подбитых БПМ, и этот медленный, мучительный обзор места недавних событий вернул ее внимание к Кречетову.
– Ты принадлежишь Храму? – спросила она, с трудом выговаривая слова.
Проследив за ее взглядом, Андрей понял, чем вызван вопрос, и его раздражение угасло – этот миг настороженного знакомства мог обернуть события любым образом, потому он ответил ей спокойно, без лишних эмоций:
– Я не храмовник. На тебе такая же экипировка, не находишь?..
Лана кивнула, соглашаясь, не став возражать против очевидного довода.
– Кто это? – Ее взгляд остановился на Ромеле.
– Госпожа Лаонита… – уже чуть менее восторженно повторил карлик, но его слова встретили слабый отрицающий жест:
– Меня зовут Ланита.
Ответ был краткий, но емкий. Очевидно, одна буква играла тут какую-то роль…
Эфемерное тело Ромеля всколыхнулось под одеждами.
– Ты сущность? – не отрывая от него взгляда, спросила Лана.
– Да, госпожа.
В ее глазах опять промелькнул протест, причина которого была совершенно не ясна Андрею, но следующий вопрос, обращенный к нему, еще больше озадачил Кречетова:
– Скольких ты убил?
Он откровенно пожал плечами. Ему не нравилось собственное беспомощное положение и те властные нотки, что прорывались в окрепшем голосе едва пришедшей в сознание женщины, но она явно была озабочена ответом, потому что терпеливо ждала, не отрывая от него взгляда мутных от перенесенных ранений глаз.
Пришлось мысленно прикинуть количество жертв дневного боя.
– Человек тридцать, – наконец ответил он. – Приблизительно…
Она нахмурилась, потом посмотрела на стремительно темнеющие небеса и тихо сказала:
– Они скоро будут здесь. Нам не справиться с ними. Нужно где-то укрыться.
Три короткие отрывистые фразы. В них сквозили твердая уверенность, знание, и Андрей вдруг безотчетно поверил едва знакомой женщине. Она стояла в двух шагах от него, такая же изможденная, бледная, как и он, ее боевая броня, очевидно добытая в столь же неравном бою, мало отличалась от той, что носил Кречетов. Такая же тусклая, с выщерблинами от осколков и пуль, местами покрытая пятнами давно засохшей крови.
Если Ромель вызывал в нем двойственные чувства, то она – нет. Древняя боевая броня, когда-то разработанная для нужд космодесанта, отрывистая речь, настороженный взгляд, движения, властность – все выдавало в ней воина.
Она оторвала взгляд от стремительно темнеющих небес и протянула руку Андрею.
– Нужно уходить, – произнесла она. Кречетов принял этот жест.
Ее ладонь была узкой, холодной, пальцы чуть дрожали, но в движении чувствовалась сила, которую трудно было ожидать после тяжелейших ранений, едва не стоивших ей жизни.