У здешней погоды такое свойство: среди жаркого ясного дня вдруг откуда ни возьмись вырастает грозовое облако — треск, ливень, сломанные ветки тополей! А через полчаса опять солнце и благодать…
— Сейчас польет, — деловито сообщила девочка. — Но это даже хорошо. Парамоныч уберется, а мы бегом под дождем… Не размокнем, да?
— Да… — озабоченно сказал Ваня. — Только я боюсь, что намокнет мобильник. У меня уже было так в мае, в Москве. Попал под ливень, и телефон отказал. Его починили, но он с той поры крякает… как простуженный селезень. Я даже не жалею, что забыл его дома. А этот — дедушкин…
— Если дедушкин, то конечно… Тогда надо отсидеться. — Девочка сказала это с такой серьезностью, что на миг почудилась усмешка.
— Где тут сидеть — то? — буркнул Ваня. Сверху уже падали капли.
— Вон там… — Девочка потянула его за локоть назад, к повороту. В кирпичной толще стены у самой земли виднелась квадратная ниша. Высотой и шириной около метра и чуть поменьше в глубину. Ваня мельком подумал, что, наверно, стена была когда — то противопожарной защитой. Называется «брандмауэр». А в нише в ту пору стояла бочка с запасом воды…
2
В убежище влетели с разбега, завозились, устраиваясь. Девочка угодила Ване коленом в бок, он зашипел. Наконец уселись рядышком.
Сверху хлынуло. Ливень падал отвесно, стена не заслоняла от него землю. Но в углубление струи не попадали, только редкие брызги покусывали ноги. Ваня втянул их поглубже, согнул посильнее, охнул.
— Что? Руку жжет? — посочувствовала девочка.
— Бок… Ты мне врезала коленкой между ребер, она у тебя как деревяшка, — слегка дурашливо объяснил Ваня.
— Да, я костлявая, — печально призналась девочка. Ваня ощутил себя виноватым. Неловко утешил:
— Не костлявая, а… худощавая.
— Нет, костлявая… Всегда натыкаюсь суставами на что попало. Вот и на тебя… Ой! — Это сильно сверкнуло снаружи. И сразу грохнуло так, будто стена раскололась сверху донизу. Девочка вздрогнула и притиснулась к Ване — щуплым своим плечиком к его плечу (рядом с которым была эмблема «Айвенго»). Он высвободил из — под себя руку, обнял девочку за спину, пальцами обхватил другое ее плечо. Без всякого стесненья. До сих пор он был «тем, кого спасала она», а теперь спасал он. Стал смелее и уверенней и как бы отдавал девочке долг.
— Не бойся.
— Ага, «не бойся»… — Она не стала освобождаться из — под руки. — Я грома и молний боюсь пуще всего на свете… Пуще пауков и мокриц…
Ваня тоже побаивался грозы, но в меру. И сейчас деловито объяснил:
— Сюда молния не влетит. Ей ведь нужно для разгона расстояние, а здесь тесно. А гром — это просто звуковой эффект…
«Звуковой эффект» грянул так, что девочкино плечо под Ваниными пальцами затрепетало, будто подбитое крылышко.
— Да не бойся ты. Здесь безопасно. Даже… хорошо.
Было и правда неплохо. Кто — то расстелил здесь сухую траву, а на нее бросил старый мешок.
— Видать, это обжитое местечко, — сказал Ваня, чтобы отвлечь девочку от страха.
— Ага… Раньше здесь жил беспризорный пес Каштан. А год назад его забрал себе Квакер…
— Значит, Квакер знает это место! — сразу встревожился Ваня.
— Его многие знают. Но Квакер же не знает, что это место знаешь ты, — обстоятельно рассудила девочка. — И не будет искать тебя здесь… Тем более сейчас…
Подтверждая это «сейчас», гроза ударила снова. Правда, уже не так страшно. Шум ливня стал ровнее, хотя и оставался сильным. Лариса Олеговна при таком дожде обязательно говорила: «Разверзлись хляби небесные…» И заводила разговор о капризах нынешней погоды, о всеобщем потеплении климата, которое на деле оборачивается похолоданием, о бестолковых прогнозах синоптиков, о своей знакомой, которая работала на местной метеостанции и уволилась, потому что поругалась с начальником: он велел объявить, что на выходные ожидается прекрасная погода, хотя по всем данным следовало ждать снежных зарядов… А так же о муже этой знакомой, которому недавно сделали безболезненную операцию на почках, и о его сестре, купившей у какого — то проходимца кольцо с бриллиантом, оказавшимся простой стекляшкой…
Лишь бы не вздумала позвонить сейчас. Пришлось бы тянуться к карману за телефоном, беспокоить девочку.
Она словно угадала Ванину мысль, шевельнулась, будто хотела освободить плечо из — под ладони, но тут гром ударил с новой силой, и она опять прижалась. Надо было успокаивать снова.
— Послушай… Ты про меня столько знаешь: и откуда я, и где живу, и как зовут… А тебя как звать?
— Лариса, — быстро сказала она.
— Как мою бабушку… Но ты же не бабушка. Есть имя покороче?
— Да. Иногда зовут Лора. Или даже Лорка. Это не обидно, мне нравится.
— Конечно, чего обидного… Наоборот, красиво даже. Был такой испанский поэт, Федерико Гарсия Лорка. Его фашисты расстреляли. Очень известный поэт…
— Ты его читал? — шепотом спросила Лорка.
— Нет, — признался Ваня. — Мне мама рассказывала. Она готовила выставку иллюстраций к его стихам. В Обществе российско — испанской дружбы… Я спросил: а что по — испански значит «Лорка». А она говорит: не знаю, посмотри в словаре. Я полез в словарь, но там такого слова нет. Есть только похожее, «лоро»…
— А это что такое?
— Это значит «золотистый». Только не ко всякому существительному относится, а к полю, к хлебам. Например, «золотистая рожь»… Или… — Он запнулся, но сразу храбро сказал: — «Золотистая Лорка».
— А… что это значит?
Он сказал еще храбрее:
— Не ясно разве? Золотистая ты.
Лорка засмеялась — не очень весело, но звонко:
— Разве я золотистая? Вся белобрысая. В классе даже дразнятся иногда: седая…
Ваня не стал говорить, что дразнятся дураки: это было бы слишком просто. Он разъяснил с ученой ноткой:
— Они плохо смотрели. Все зависит от угла зрения. Я вот сегодня глянул на тебя на крыльце и увидел в волосах золотые искорки.
Лорка помолчала и шепнула:
— Правда, что ли?
— Ну подумай, зачем мне врать?
— Никогда не замечала.
— Потому что не смотрела на себя в зеркало при ярком солнце. Ты попробуй…
Лорка ничего не ответила. Повозилась, освободилась из — под Ваниной руки, попыталась натянуть на коленки подол, не сумела, уперлась в них подбородком.
— Ваня, послушай. Дождь потише стал, да?
— Потише…
Гроза кончилась так же стремительно, как началась. Вмиг ослабел и через минуту прекратился ливень. Гром прощально порокотал где — то в отдалении. Солнце окрасило желтизной край уходящей тучи.