Толпа онемела от изумления. В следующее мгновение раздался оглушительный рев и гром аплодисментов. Толстяк, растерянно хлопая глазами, вышел на ринг. Сэр Чедвик уже успел снять боксерские перчатки и, взяв у Эбби сюртук и жилет, начал одеваться.
Зазывала склонился над неподвижно распростертым Джонсом и спросил:
— Что с тобой такое, мой мальчик? Ты в порядке?
— Считай, считай, считай! — скандировала толпа.
Толстяк вынужден был уступить и с большой неохотой досчитал до десяти. Считал он ужасно медленно, и все же только после слова «Десять!» поверженный Джонс слабо пошевелился.
— Плати! Плати! — кричали зрители.
Толстяк сунул руку в карман и достал оттуда маленький кожаный кошелек. Он показал его толпе, а потом вручил победителю. Сэр Чедвик торжествующе помахал зрителям рукой.
— Будьте так добры, сэр, помогите мне отвести беднягу Джонса в раздевалку, — взмолился толстяк.
— Разумеется, — ответил сэр Чедвик.
Вдвоем они поставили покачивающегося боксера на ноги и, поддерживая его, повели в комнату за перегородкой, прочь от толпы. Эбби шла следом.
Усадив своего подопечного, толстяк поднес ему к носу флакон с нюхательной солью. Убедившись, что его противник приходит в себя, сэр Чедвик повернулся, чтобы уйти. Однако толстяк ухватил его за руку.
— Прошу вас, сэр, уделите мне еще несколько секунд! — выпалил он. — Позвольте представиться. Хорас Гринбауэр, владелец этого ринга.
— Чедвик Стрит и мисс Эбби Кловер, к вашим услугам, — поклонился сэр Чедвик.
Хорас Гринбауэр умоляющим жестом протянул к нему руки.
— Я должен кое в чем признаться, — произнес он покаянным голосом. — Боюсь, сэр, я сыграл с вами небольшую шутку!
— Про какую шутку вы говорите? — спросила сбитая с толку Эбби.
— Известно про какую, — проворчал сэр Чедвик, раскрывая кожаный кошелек, который вручил ему владелец ринга.
Порывшись в кошельке, он сообщил:
— Здесь нет никаких десяти фунтов. Пригоршня старых пенни, только и всего.
— Боюсь, нам со стариной Джоном никак не наскрести таких денег, — сокрушенно вздохнул Хорас Гринбауэр. — Увы, мы переживаем не лучшие времена.
Настала очередь сэра Чедвика испустить сокрушенный вздох.
— Увы, Эбби, — произнес он. — Остановиться в Гранд-отеле нам не удастся. К тому же придется обойтись без обеда.
Хмурую физиономию Хораса Гринбауэра внезапно озарила улыбка.
— Сэр, если вам нужны стол и кров, я с радостью предоставлю и то, и другое, — заявил он. — Я пользуюсь неограниченным кредитом в Королевском рыбном ресторане, а миссис Гринбауэр управляет отличным пансионом, где собирается самое изысканное общество. Исключительно люди искусства.
— Что ж, я бы не отказался от хорошей порции рыбы с жареной картошкой, — сказал сэр Чедвик, настроение которого несколько повысилось. — Ведите нас, мистер Гринбауэр!
Королевский рыбный ресторан оказался замечательным заведением. В светлом просторном зале было полным-полно посетителей, зеленые мраморные стены украшал узор из золотистых листьев, а скатерти на столиках сияли белизной. За стойкой возле трех большущих жаровен стояли поварята в белоснежной униформе, а нарядные официантки, лучась приветливыми улыбками, порхали от столика к столику.
Они устроились у окна, поедая восхитительную жареную рыбу с хрустящей картошкой. Пока все утоляли голод, Хорас Гринбауэр жаловался новым знакомым на одолевшие его невзгоды.
— Не подумайте, что я — всего лишь владелец балагана, который зазывает народ поглазеть на мордобой, — заявил он. — Я еще и опытный театральный импресарио. Но, к несчастью, в последнее время меня преследуют неудачи. Представьте себе, пригласил я одного выдающегося актера солировать в летнем театре на пирсе и авансом выложил кругленькую сумму из своего кармана.
— Зовут его мистер Гамильтон Коуди, и у него прекрасный тенор, — продолжал свой рассказ толстяк. — Причем он не только поет, но и лихо бьет чечетку — знаете, на американский манер. И вот несчастье — простудился намедни и заработал ларингит! А в довершение всех бед еще и ногу сломал.
— Как же он ухитрился сломать ногу, мистер Гринбауэр? — полюбопытствовала Эбби.
— Вздумал поупражняться в чечетке в вестибюле нашего пансиона, а пол был мокрым — миссис Гринбауэр его только что вымыла.
— Да, действительно печальное стечение обстоятельств, — участливо произнес сэр Чедвик.
Мистер Гринбауэр, забыв донести до рта вилку с жареной картошкой, перегнулся через стол.
— Сэр, а вы не хотели бы продолжить выступления на ринге? — обратился он к сэру Чедвику. — Уверяю, вы могли бы сделать блестящую карьеру!
Сэр Чедвик улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Должен вам признаться, мистер Гринбауэр, я не слишком большой любитель размахивать кулаками.
Джонс Железный Кулак отложил в сторону вилку и нож.
— О, как я вас понимаю, сэр! — горячо воскликнул он. — До чего надоело это грубое ремесло, вы не представляете. Я всегда хотел быть цирковым гимнастом и выступать на трапеции. Да только от этой мечты мне пришлось отказаться.
— Почему, мистер Железный Кулак? — спросила Эбби.
— Плохо рассчитывал время, — с горечью ответил Джонс. — Никак не получалось работать с напарником. Пришлось заняться боксом. Но, видать, и это дело скоро придется бросить.
— Но почему, мистер Железный Кулак? — вновь спросила Эбби.
— Сердце у него оказалось слишком слабым, — вмешался мистер Гринбауэр. — Ты прав, Джон, дружище. Пора тебе повесить перчатки на гвоздь.
— Значит, вы оба остались без работы, — с сочувствием произнесла Эбби, отодвигая пустую тарелку.
— Думаю, делу можно помочь, — с довольной улыбкой заявил сэр Чедвик. Он обернулся к мистеру Гринбауэру. — Хорас — вы позволите обращаться к вам по имени?
— Почту за честь, — отозвался толстяк.
— А вы можете звать меня Чарльз. Чарльз Стэнхоуп. Таков мой сценический псевдоним. — Заметив недоуменный взгляд Эбби, он украдкой подмигнул ей. — А это мисс Эбби Кловер, моя подопечная.
— Очень приятно, — ответил Хорас, склонив голову в поклоне.
— Так вот, Хорас, — продолжил сэр Чедвик, — я неплохо пою и к тому же отлично отбиваю чечетку, или, как ее называют в Америке, степ.
— Неужели? — Хорас даже привстал от волнения.
— Да, можете мне поверить! — заявил сэр Чедвик. — Более того, мисс Кловер тоже танцует с непревзойденным искусством. А уж как она поет! Настоящий соловей!
— С каких это пор я… — попыталась возразить Эбби, но ее никто не слушал.