Ц'Осты не казались Логинову той силой, что способна удержать станции «Н-болг» под своим контролем.
Полученные от метаморфов сведения ясно указывали — в космосе царят силы Эшрангов. Но их цивилизация раздроблена на враждующие кланы, ведущие постоянную борьбу, как друг с другом, так и с независимыми планетными цивилизациями Умров, Хонди и Звенгов.
В этой связи один лишь факт существования установки мобильного гипердрайва, способного освободить корабли торговцев и военные флоты от жесткой привязки к древним внепространственным тоннелям, спровоцирует всплеск событий, разрушив сонное течение жизни на станциях.
Логинов мог поступить двояко: извлечь личную выгоду из обладания рабочими образцами гиперпривода, по которым, даже при существующем уровне знаний еще можно полностью восстановить технологию, использованную при проектировании «Витязей», либо придерживаться избранной линии поведения, всеми силами скрывая факт существования уникальной разработки, памятуя о том, что он по-прежнему офицер военно-космических сил, пусть уже не России, но Земли.
Земли, путь к которой потерян.
* * *
От мрачных размышлений Андрея отвлекло появление Хонди.
— Хомо, есть деловое предложение.
Логинов поднял взгляд. Рядом с его столиком стоял, опираясь трехпалой кистью на столешницу торговец-Хонди, чуть поодаль маячил метаморф.
— Я не интересуюсь никакими предложениями.
Андрей мало того, что находился в наисквернейшем расположении духа, но и успел заметно перебрать «напитка забвения», от которого вопреки заверениям метаморфов, он испытывал лишь легкую одурь да повышенную раздражительность.
Логинов понимал, что агрессия по отношению к обитателям станции «Н-болг» не лучший способ завязать нормальные отношения, но ничего не мог поделать с собой. Существа иных рас вызывали у него резкую неприязнь, граничащую с бесконтрольной и в конкретном случае — безосновательной ненавистью.
Чем провинился Хондийский торговец? Тем, что подошел к нему?
Глупо. Но Андрей почти не контролировал себя. Сколько бы их не готовили к встрече и общению с «братьями по разуму» все усилия преподавателей и психологов, похоже, пропали всуе.
Они были и останутся для него чужими , а собственное одиночество с каждым днем, часом, минутой будет разрастаться, грозя безумием.
Андрей попытался отмолчаться — не вышло.
Хонди хоть и казался миролюбивым, но был настроен решительно. По крайней мере отойти от столика у него не хватило сообразительности.
— Хомо, ты даже не выслушал моего предложения.
— Я не хочу тебя слушать, — четко, делая паузу между словами, ответил Андрей.
Вокруг шныряли сервомеханизмы. Одни разносили еду и напитка, другие убирали со столов, третьи просто толклись у стен в ожидании, когда возникнет потребность в большем количестве обслуживающих машин.
Андрей даже на сервов смотреть спокойно не мог.
Хонди не уходил. От разумного насекомого исходил резкий тошнотный запах, за соседним столиком четверо Звенгов повздорили, устроив шумную визгливую возню, — куда бы Андрей не бросил взгляд в поисках спасения от подступавшего к горлу срыва, он видел кого-то из чужих .
Он не выдержал испытания глобальным, подавляющим рассудок, чувством одиночества.
Не помогла ни подготовка к «первому контакту», где им внушали терпимость к любым мыслимым и даже немыслимым для человека жизненным формам, не помог и робкий голос здравого смысла, пытавшегося сказать: уймись, остынь, если не в состоянии терпеть внешнего вида иных существ, их запахов, звуков их речи — уйди. Встань и уйди на свой корабль и там дай волю свой ярости, своему бессилию…
Нет, он не внял рассудку.
Они чужие. А я один. Я больше никогда не увижу людей. Земля исчезла, пути к ней нет… Я буду скитаться среди чуждых миров, исполнять поручения инопланетных торговцев, чтобы элементарно выжить… А зачем? Где теперь искать потерянный смысл существования? Как примирить себя с абсолютно чуждым миром?
— Я тебя прошу — уйди прочь, — собрав остатки здравомыслия, произнес Андрей, слушая, как автоматическая система переводит его слова на язык межрасового общения.
— Нет, — упрямо проскрежетал жвалами Хонди, — у Хомо есть большой вместительный корабль, у меня — товар, который нужно перевезти в удаленную звездную систему. Говори со мной.
— Я не буду с тобой говорить, — хрипло выдавил Андрей, теряя всякое самообладание. — Убирайся, я хочу побыть один. И передай Ц'Остам: «Хомо не желает никого видеть». Это понятно?
— Нет, — тупо ответил Хонди.
Рука Логинова соскользнула на рукоять оружия.
Палец коснулся сенсора активации. Армейский пистолет снаряженный обычными (в понимании человека) патронами, без сомнения вызовет переполох. Инопланетяне, привыкшие к энергетическому оружию, наверное, никогда не видели и не слышали о чем-то подобном.
Тихо вкрадчиво прошелестел электромагнитный затвор, досылая патрон в патронник.
Андрей балансировал на грани безумия.
Одиночество плескалось в глазах, зрачки Логинова расширились, легкая одурь, вызванная напитком метаморфов, окончательно улетучилась, но сознание не прояснилось, напротив, его как будто подернуло хмарью.
— Значит, не уйдешь?
— Нет, — повторил Хонди. — Сначала договариваться, потом уходить.
Андрей лишь чудом удержался, чтобы не выстрелить ему в лоб.
Резко отведя руку в сторону, он коснулся сенсора огня, и оглушительный одиночный выстрел заставил вмиг умолкнуть гомонящий зал.
Серву, доставлявшему заказ к расположенному неподалеку столику, разрывной пулей снесло половину корпуса, один из оторванных манипуляторов едва не зашиб Звенга, а бесформенный, дымящийся фрагмент механизма, приводившего в движение бытовую машину, с лязгом отлетел под ноги Ц'Осту.
Хонди отшатнулся. Его будто парализовало: пуля прошла в нескольких сантиметрах от головы разумного насекомого.
— Я ведь ясно сказал — оставьте меня в покое! ВСЕ!
Смертельную бледность Логинова подчеркивали пятна нездорового румянца. Пока автопереводчик издавал чирикающие звуки универсального языка, никто не проронил ни звука, затем Хонди опасливо отступил на несколько шагов, а Ц'Ост, напротив осторожно приблизился к Логинову, непроизвольно меняя формы и окраску своего тела, будто рефлекторно пытался слиться с предметами скудной меблировки «бара».
— Это был хороший механизм, — наконец произнес он, вопросительно посмотрев на Андрея.
— Я заплачу, — устало буркнул Логинов.
За спонтанным действием, в котором сконцентрировалось нервное напряжение, накопленное за трое суток пребывания на станции, неизбежно наступила если не апатия, то некоторая внутренняя разрядка. Андрей, конечно, не стал от этого более коммуникабелен и его отношение к чужим не пошатнулось ни на йоту, но он восстановил утраченный на миг самоконтроль.