Паша, обгрызая до основания ногти, слал панические депеши в Константинополь, именовавшийся с некоторых пор Стамбулом, а также в соседние государства – Тунис и Алжир. Однако у союзников были свои затруднения; пока коммодор Пребл, командующий американским флотом в Средиземном море, стремился поскорее разбить врага, отважная армия Итона медленно, но верно приближалась к маленькому порту Дерна. В казармах Дерны засел со своими янычарами Камил Хасан, готовившийся к обороне и мечтавший о славе.
Уильям Итон, понимавший, какой сброд находится под его началом, не изнурял своих бойцов слишком стремительным маршем по пустыне. Ему хватало здравого смысла понимать, что почти у всех, за исключением горстки американских добровольцев, на уме один грабеж и легкая пожива.
Однако к началу 1805 года Итон стал терять терпение. Двигаясь по побережью и почти не углубляясь в пустыню, его солдаты захватили Салум с самыми незначительными потерями. Однако Дерна обещала быть крепким орешком. Командир местных янычар показал себя неглупым воякой, отменно подготовившимся к встрече неприятеля. Несколько стычек с триполитанской армией свидетельствовали, что отряду предстоит иметь дело со свирепым противником.
Итон решил углубиться в пустыню, чтобы создать у защитников Дерны ложное впечатление, будто он собирается напасть на Триполи с незащищенного фланга. Седой ветеран революции, стараясь обуздать свое нетерпение, сидел со своими офицерами вокруг походного костра. Отряд разбил палатки неподалеку от маленького оазиса.
Помимо них здесь находился небольшой караван, сопровождаемый надменными бедуинами, державшимися в стороне от купцов и прислуги и не желавшими осквернять себя виноградной водкой – ракией, бурдюк с которой ходил под покровом темноты по рукам. Тем не менее азиаты позволили своим женщинам, дерзко откинувшим паранджи, станцевать для вооруженного отряда и не брезговали монетами, летевшими на песок после каждого танца.
Итон почти не пил, делая вид, будто любуется танцовщицами. Со стороны могло показаться, что он отдыхает, на самом же деле он выжидал. Вскоре из темноты появился один из самых его доверенных людей, американец, владевший арабским. Расправив плащ, он уселся у костра.
– Итак?
– Прошу прощения, сэр! Я изрядно набрался. Если бы не моя привычка к доброму шотландскому виски, я бы уже не ворочал языком. Ну и штука эта их ракия!
Уильям Итон нетерпеливо повел плечами под бурнусом.
– Ты что-нибудь слышал?
– А как же! Во-первых, этот оазис, как и многие другие, принадлежит могущественнейшему шейху Хайреддину эль Шарифу эль Хаджи – это еще далеко не все его имя… Вон те хмурые абреки, не выпускающие из рук кинжалов, – его головорезы. Мне посчастливилось напасть на рассказчика, которому ракия развязала язык. Чего он мне только не наплел! Якобы их шейх ведет свой род от самого Пророка! А какой это могущественный и богоподобный человек! Но это еще не все… Главное, этот шейх командует всеми кочевыми племенами в округе и даже породнился через одну из жен с туарегами. Представляете, чем это пахнет? Если он нам поможет или хотя бы останется в стороне, нас ждет удача. А еще…
Он довольно засопел и надолго умолк. Итону пришлось подтолкнуть его, чтобы заставить продолжить рассказ.
– Еще у одного из его сыновей вырос здоровенный зуб на турок, особенно на их проклятых янычар. Главный его враг – некий Раис, предводитель янычар в Дерне. Отпрыск шейха спит и видит, как бы до него добраться. Таким образом, если сынок станет нашим проводником, а шейх умоет руки…
– Совершенно верно! – сухо бросил Итон. – Но насколько мы можем доверять твоему рассказчику? Долго ли придется ждать? И главное, откуда нам знать, что нас не заманят в ловушку?
Собеседник Итона вздохнул:
– Никогда не научусь сидеть по-турецки, как эти дикари… Я уже поразмыслил над этим. Что мы теряем? Ведь этот Сакр ибн Хайреддин – говорят, его имя означает «сокол» – присоединится к нам и станет чем-то вроде добровольного заложника. Пока он будет с нами, мы сможем получить помощь жителей пустыни, на худой конец их невмешательство. Если хотите знать, рассказчика подослали сюда не просто так, а с умыслом.
– Я тоже об этом подумал, – в раздумье произнес Итон. – Что ж, – ворчливо продолжил он, – наверное, мы пробудем здесь не меньше одного-двух дней. Если ты считаешь, что из этого выйдет толк, я сам побеседую с твоим рассказчиком; если ты полагаешь, что уже вошел к нему в доверие, то передай ему, что я жду не дождусь, когда ко мне прилетит этот сокол пустыни. Только учти, ожидание не должно затянуться: сам видишь, терпение отряда скоро иссякнет.
Терпение отряда еще больше пошло на убыль, когда стало ясно, что не избежать третьей ночевки в оазисе. Караван бедуинов ушел, уведя красавиц танцовщиц, не скрывавших своих лиц. Не успел хмурый Уильям Итон объявить, что наутро отряд выступает, как послышался характерный шорох верблюжьих ног по песку и у костра появилась небольшая группа бедуинов свирепого вида, в белых накидках из верблюжьей шерсти и расшитых кафтанах, вооруженных кинжалами и ятаганами.
– Ah, Gott! [24] – простонал наемник-немец. – Эти даже не привезли с собой женщин, чтобы нас развлечь! – Впрочем, слова были произнесены вполголоса, так как всем в отряде было строго-настрого велено не дразнить бедуинов.
Вождь, главный в оазисе человек, вышел из своего шатра и отвесил поклон высокому бедуину, спешившемуся с верблюда. Негромко посовещавшись с гостем, вождь направился к американскому «генералу». Высокий остался стоять, широко расставив ноги в сапогах.
– Уж не он ли?
– Скоро узнаем.
Спустя несколько минут высокий шейх в богатом облачении, продолжая скрывать под капюшоном бурнуса лицо, проследовал за рассказчиком в палатку Уильяма Итона. Итон, долго живший среди арабов и изучивший их обычаи, вежливо и по всем правилам приветствовал гостя.
Чернокожий раб, телохранитель шейха, принес вино, ракию и жареного ягненка, только что снятого с костра, затем неслышно удалился. Преодолевая любопытство, Итон жестом предложил почетному гостю опуститься на подушки.
– Окажите мне честь!
Он обращался к бедуину по-арабски, тот отвечал ему на том же языке. Распахнув накидку, гость явил взору хозяина палатки богатое шитье кафтана, а также загорелое лицо с орлиным носом и шрамом в форме полумесяца на правом виске. Как ни странно, у гостя были серые, с серебряным отливом глаза.
«Значит, у этого сына могущественного шейха мать была черкешенкой», – сообразил Итон. Его скуластое лицо оставалось бесстрастным. Он почувствовал, что его тоже пристально изучают, и, не будучи дипломатом, без обиняков перешел к делу:
– Вы приехали, чтобы присоединиться к нам? Известна ли вам цель нашего путешествия?
– Вы идете на Дерну. Если позволите, я присоединюсь к вам. – Фраза была произнесена на цветистом арабском, но Итон почувствовал в тоне гостя иронию и чуть нахмурился.