Прежде всего Гоум загнал троих путников в палатку из грубой водонепроницаемой ткани, где они долго и тщательно мылись под его беззастенчивым, строгим контролем. Когда с их тел была удалена вся пыль и грязь, а плоть неприятно засверкала пятнами поражённых участков, Гоум, не успокоившись на этом, обрил всех наголо, пощадив лишь Беат, которой он оставил на голове сантиметровый ёжик медно-рыжих волос.
Кайл, который выполнял роль разнорабочего, таская воду, относя в специальный очаг тряпьё, которое когда-то было одеждой, а теперь могло называться разве что лохмотьями, поначалу старался не смотреть на Изменённых, но, когда разделась Беат, он не выдержал — скосил глаза в её сторону.
Беат действительно была молода, чуть старше его самого, может, на год или два — в таком возрасте различия почти не ощущаются. Она оказалась вполне сформированной женщиной, и Кайлу оставалось только внутренне изумиться, как сильно искажала, уродовала её облик та гнусная, на его взгляд, одежда, которую он только что отнёс в очаг и сжёг, испытав при этом непонятное удовольствие.
Мысли о Беат после брошенного на неё украдкой взгляда становились всё навязчивее. Он гнал от себя её образ, но тот упорно маячил перед мысленным взором Кайла…
…В ложбинке между её грудей неприятно поблёскивал металл, да ещё одно обработанное пятно овальной формы расползлось по бедру. Оба очага поражения, насколько мог судить Кайл, были локализованы достаточно быстро, и изменения в структуре тканей не успели глубоко проникнуть в её организм.
По-видимому, как и в его случае, рядом с Беат в момент Изменения находился кто-то более старший и опытный. Чья-то добрая рука ограничила очаги поражения и не только остановила распространение металлизированных пятен, но и модифицировала их, придав податливой в тот момент поверхности поражённых участков форму универсальных разъёмов, куда впоследствии, при желании самого изменённого, можно было подключать внешние устройства.
Кайл ещё слабо разбирался в тонкостях того искусства, которым владел Гоум. Он мог наблюдать лишь внешнюю часть процесса, а суть происходящего при этом в большинстве случаев оставалась за кадром.
Первой в руки целителя попала Беат. Онжилай попробовал было протестовать, но Гоум просто не стал его слушать, напомнив, что тут распоряжается он.
Беат уложили на жёсткий стол из полированного камня.
Гоум принёс поднос со склянками, в которых были насыпаны или налиты различные вещества. Чтобы Кайл не путался, он называл их просто: жёлтый порошок или фиолетовая жидкость.
Поначалу процесс лечения шёл однообразно и утомительно. Гоум требовал различные реактивы, которыми он обрабатывал поражённые участки кожи, а затем долго, иногда по полчаса кряду, наблюдал за малейшими изменениями в структуре поражённых тканей, за их цветом, плотностью и иными, ведомыми только ему признаками.
Всё это время Кайл вынужден был стоять подле, не смея заговорить с Гоумом, который, насупясь, молчал, изредка проводя по обезображенной коже особой металлической палочкой, острой с одной стороны и уплощённой на другой.
Маясь от вынужденного безделья, Кайл волей-неволей смотрел на Беат. Несколько раз они встречались взглядами, но она тут же отводила глаза, словно мучительно стыдилась всего происходящего с ней.
Кайлу было понятно и знакомо это чувство, он лишь подумал, что, имея на своём теле два изменённых пятна, глупо переживать по поводу третьего.
Участок поражённой кожи, куда попало то, что Гоум назвал «плевком», находился на правой стороне её шеи. Серебристая проволока, пронзающая плоть щеки и причиняющая Беат особенно сильные мучения, видимо, появилась не так давно вследствие разрастания поражённого участка.
Девушка лежала, уставившись в потолок. Когда Гоум начал пальцами растягивать кожу на поражённой щеке, из уголков её глаз ручьём брызнули слёзы.
— Зелёную жидкость, Кайл, быстро.
Юноша подал Гоуму нужную склянку, и старик принялся своей палочкой, смоченной в ядовито-зелёном растворе, выглаживать щёку Беат, двигаясь вдоль глубоко въевшихся в кожу нитей.
Она скривила губы, терпеливо вынося боль.
Нити засеребрились, потом вдруг начали тускнеть.
— Придётся потерпеть, милая… — произнёс Гоум. — Сейчас я попробую их убрать.
Беат, лицо которой было белым, как лист бумаги, едва заметно кивнула.
Старик обернулся к Кайлу.
— Держи её голову, — приказал он.
Юноша повиновался. Он сам был взволнован и напрягался каждый раз, как только инструмент касался покрасневшей, распухшей плоти вокруг нитей.
Гоум, действуя острыми щипчиками, обкусил одну нить у основания, там, где она сливалась с безобразным пятном. В месте вмешательства выступило несколько капель крови.
— Сожми зубы, — посоветовал он.
Беат опять едва заметно кивнула. Слёзы продолжали сбегать из уголков её глаз, скользя по пальцам Кайла, который ладонями сжимал её виски.
Он ощущал её страдания и страх. В эти минуты в его душе что-то смешалось, одни понятия теряли свою опору, другие незаметно обретали почву под собой. Юноша почти не помнил своей собственной физической боли, но моральные муки были ещё так свежи, что он понемногу начинал видеть ситуацию совсем в ином свете. Разве человек пойдёт на добровольные муки, станет терпеть адскую боль, мириться с уродством своей плоти?
Нет, конечно.
Значит, изменения, по своей сути, события случайные, произошедшие в силу каких-то неподвластных человеку обстоятельств, и они — действительно проказа, болезнь, но разве следует презирать, ненавидеть и уничтожать больных?
Это был безответный вопрос, заданный самому себе. Для каждого эта дилемма решается по-своему. Кто-то, кого не коснулась беда, возможно, лишь фыркнет, заявив, что источник болезни нужно уничтожать, вырывать с корнем, а кто-то, напрямую вкусивший этой горечи, осознающий, что больной остаётся человеком, станет действовать и думать как-то иначе.
Вот Гоум наверняка относился к последней категории.
Его действия были болезненными по отношению к пациенту, жестокими из-за элементарного отсутствия анестезирующих средств, но оправданными с точки зрения практического выживания.
Взяв пинцет, Гоум ухватил конец нити и резко потянул за него.
Раздался отчётливый хруст.
Голова Беат дёрнулась, рот раскрылся в немом крике, Кайлу казалось, что его самого пронзила эта боль, когда серебристая нить с неприятным звуком начала извлекаться из её щеки.
Эта кошмарная процедура повторилась шесть раз.
На пятой нити Беат не выдержала и потеряла сознание. Заметив это, Гоум удовлетворённо хмыкнул.
Ладони Кайла вспотели от напряжения.
— Пока всё, — к его неописуемому облегчению объявил старик, вытащив шестую нить. Щека Беат после операции покраснела и распухла.